Пощечина - [116]

— Маноли, зачем вы позвали меня сюда?

Ее взгляд был непроницаем. Но, казалось, пронизывал его насквозь. Разумеется, она догадалась. Точно знала.

— Айша, я хочу, чтобы ты пошла к Гарри на день рождения.

Она поставила чашку на стол.

— Прошу тебя, — внезапно добавил он.

— Я догадывалась, что речь пойдет об этом… — Она покачала головой. — Нет, не пойду.

Он пытался понять, о чем она думает. Смотрел в ее глаза — в ее темные, завораживающие, как у кошки, глаза. Они были непроницаемы. Она жалеет его? Сердится?

— Он поступил плохо, очень плохо, ужасно, но это была ошибка. Он очень сожалеет о своем поступке. Прошу тебя, Айша. Зачем ты наказываешь Адама и Мелиссу? Они хотят навещать Рокко, ведь он их кузен…

— Своего кузена они могут навещать, когда захотят, — быстро сказала она, скрестив на груди руки. — Я им не запрещаю.

— Ты усложняешь жизнь Гектору.

— Гектор меня понимает.

Он пришел в замешательство. Что тут можно понимать, почему она упорствует? Ты мне усложняешь жизнь, следовало ответить ему. Ты не подумала о том, насколько ты усложняешь жизнь мне?

— Гарри и Гектор очень близки, очень. Как родные братья.

Ее не тронула его игра на родственных чувствах. Ее взгляд вспыхнул, и на этот раз он заметил в ее глазах гневный блеск.

— О Гекторе не беспокойтесь. Для него это не проблема. Очевидно, все дело в Коуле, не так ли?

Это была опасная тема. Его колено, будь оно проклято, опять заболело, и он опустил под стол руку, массируя ногу. Он досадовал на Айшу. Женщины вечно воюют между собой, воюют из-за пустяков. Свою жену он с ней обсуждать не будет, не дождется.

— Гарри очень сожалеет.

— Ни о чем он не сожалеет.

Вот упертая! С какой стати Гарри должен сожалеть? Хотя этот идиот заслуживает того, чтобы его посадили за то, что он ударил ребенка. О мертвых, конечно, плохо не говорят, но Гарри такой же, как его окаянный отец. Совершенно не владеет собой.

— Он очень, очень сожалеет. Он говорил мне это много раз. Он очень огорчен тем, что ты на него сердишься.

— Рози сказала, вы ходили с ним на суд. Она была оскорблена.

Вот так сюрприз. Разумеется, он пошел с Гарри на суд. А чего еще ждала эта чокнутая австралийка? Родители Гарри умерли, он обязан был поддержать племянника жены. Не пойди он с ним на суд, жена никогда не простила бы ему того, что он лишил своей поддержки сына ее брата. Неужели Айша не понимает таких простых вещей? Она ведь не дикарка. Или напомнить ей о верности и чести?

— Я тоже огорчилась, Маноли. Вам не следовало там быть.

Слишком много народу в этом проклятом кафе! От невыносимой духоты он не может сосредоточиться. Манолис осознал, что сидит напротив невестки с открытым ртом, будто недоумок. Старый дурак. Манолис быстро закрыл рот. Верно ли он ее понял? Ему не совсем понятно значение этого озадачивающего английского слова — «огорчилась». Она злится на него за то, что его появление на суде внесло разлад в ее отношения с той австралийкой, с ее глупой подругой, Рози? Бред какой-то. Что произошло — то произошло. Было и прошло, забудь. Слишком много времени потрачено, слишком много слез пролито впустую из-за глупости, которая и яйца выеденного не стоит.

— Айша — ты член нашей семьи.

Она рассмеялась — презрительно хохотнула, отведя глаза от его лица. А глаза у нее были черные, как зимняя ночь.

— Рози я знаю гораздо дольше, чем вашу семью.

Манолис забыл про боль в колене, про неумолчный шум в кафе. Он горделиво приосанился. Должно быть, вид у него стал свирепый, потому что она, мгновенно сообразив, что допустила ошибку, отпрянула от него. Ему хотелось схватить ее за волосы, шваркнуть лицом о стол, выпороть, будто непослушную девчонку.

— Дело не в семье, — быстро поправилась Айша. — Просто Рози — моя подруга. А Гарри унизил меня в моем собственном доме. Унизил и оскорбил мою подругу и ее сына.

Эту дрянь и ее отродье. Он не забыл слова австралийки, брошенные ему в переполненном вестибюле перед залом суда. Вас не должно быть здесь. Как вам не стыдно? Он смутился, потерял дар речи под ее ожесточенным напором. Его до сих пор жег стыд, но он точно знал, что должен был тогда ответить. Ему следовало схватить эту дрянь за волосы и крикнуть ей: «Это ты все устроила, ты втянула нас в эту историю. Ты — плохая мать». Манолис заметил поблизости официантку и стал громко барабанить пальцами по столу:

— Еще кофе?

Айша качнула головой:

— Нет, мне хватит.

— Гарри был не прав. Поступил неправильно. И он очень сожалеет… — Манолис выставил вперед ладонь, не давая ей перебить себя. — Но твоя подруга тоже хороша. Что ж она не смотрит за своим ребенком?

— Рози любит Хьюго.

— Почему не одергивает сына, когда он плохо себя ведет?

— Хьюго еще маленький, не понимает, что можно, а что нельзя.

Вот именно. В этом вся проблема. Он не понимает, что можно, что нельзя, потому что ему это не объясняли.

— Она — плохая, никудышная мать… — Теперь ему было плевать, он больше не хотел быть дипломатом, не хотел уговаривать Айшу. Он поражался ее слепоте. Она защищала того, кого нельзя было защитить. Эта безумная женщина Рози должна была сама призвать к порядку своего ребенка. А если не она, значит, ее муж-пьяница. Гарри не был святым, отнюдь, все это знали, но впервые после того инцидента Манолис понял, почувствовал, поверил в то, что его племянник не виноват.