Пощады нет - [112]

Ах, несчастная это была мысль — навестить Юлию. Не менее тяжела была процедура в конторе у адвоката, которая вскоре началась. И вот Карл, после долгих колебаний, выдержав натиск родных, умолявших его не являться — какие могли быть переговоры между ним и Юлией? — сидит против Юлии. Она пришла одна. Он посмотрел на нее. Это была его жена, воплощение всей счастливой поры его жизни — подъема на фабрике, размеренного, серьезного, строгого быта. Жизнь эта кончилась. Юлия испугалась, взглянув на него. Он похудел, выглядел каким-то вялым. Он не противился ее пожеланиям. Она думала, удивленная и встревоженная: его все-таки очень потрясло, я никогда не думала, что он будет так потрясен. Возможно ли? Она хотела детей оставить у себя с тем, чтобы несколько недель в году они жили у него. Адвокат был вне себя. Но Карл тихо улыбнулся.

— Что мне делать с ребятами? Ведь я смогу их видеть, когда захочу.

— А если вы женитесь?

Карл лишь коротко рассмеялся. Но адвокат все же по мотивам, которые, как он сказал, неудобно обсуждать втроем (он хотел переубедить Карла), оставил незакрепленным пункт о детях до следующей встречи. И Карл и Юлия, чтобы еще раз повидаться, согласились с этим. В качестве повода, после быстрого разрешения денежного вопроса, — Юлия заранее отказалась от какого бы то ни было содержания, — решили остановиться на взаимном отчуждении супругов. Но адвокат предложил отложить закрепление и этого пункта до следующего раза, так как вопрос вины кого-нибудь из супругов неотделим от вопроса о детях.

Перед вторым совещанием с адвокатом — все его попытки уговорить Карла кончились ничем, Хозе всю эту неделю не мог понять, что делается с Юлией — Карл и Юлия разговаривали наедине в столовой у адвоката. Карл уже вынес себе приговор, он расстался с Юлией, над этим поставлен был крест. Ей ужасно больно было видеть его измученное лицо, — что она с ним сделала! Она спросила его, — ведь переговоры их так мирно протекали, — не хочет ли он поговорить с ней?

— Ты нездоров, Карл?

Он чуть не рассмеялся: она спрашивает меня о здоровье. Он старательно всматривался в ее лицо, ища чего-то, — это была его жена, он называл ее «Юлия» (дом, семья за столом, «инспекционный обход»), но рядом с ней существовала другая могучая Юлия, они были несовместимы.

— Что с тобой, Карл? — допытывалась она.

Они попрощались с удивленным адвокатом, обещая через час вернуться («век живи, век учись»), и уселись в пустом ресторане, забравшись в самый отдаленный угол. Он спокойно последовал за ней. Сначала они молчали (у нас был общий, прекрасный дом), потом он поднял голову и спросил, как ей живется. Услышав «хорошо», он оживился, что-то шевельнулось в его душе. Хрупкая, рыжеволосая женщина, подперев рукой подбородок, лишь медленно осознавала, как он переменился. Это был не тот Карл, которого ока знала. Это не комендант крепости, в которой она была заключена. Он, повидимому, не следит больше за своей внешностью, на нем был безобразный незнакомый ей галстук, — какая безвкусица, воротничок какой-то странной формы, — что за вкус!

И весь он как-то опустился. Она была поражена, изумлена. Что это: смирение, покорность, что, что? С ним можно говорить, его можно расспрашивать, он не замыкается.

— Что ты делаешь по вечерам, Карл?

Он ответил:

— Слоняюсь без цели.

— Где? По комнатам? По всем?

— Нет, в твою я не вхожу.

— А что ты делаешь там? Ты и в самом деле один? (Ему можно задать любой вопрос.)

— Там? Один, да. Хожу из комнаты в комнату. И сражаюсь. Я все одолеваю.

Она откинулась на спинку стула. Он сошел с ума.

— Ты один ходишь по комнатам? А горничная?

— Она на кухне. Я теперь все могу вынести. Раньше было страшно тяжело. Я всех осиливаю. И тебя тоже, и его.

— Кого?

— С кем ты живешь.

Она опустила голову, кровь ударила ей в лицо, — как это его потрясло, но я ничего не пони-маю.

Он искоса посмотрел на нее своим новым взглядом (что же это такое?) и зашептал:

— У вас нет надо мной власти. Я выдержу вас.

— Ты ненавидишь меня, Карл. Ты погляди только, как мне тяжело. Ты ведь знаешь, как это произошло. Ты никогда со мной не разговаривал.

— Я знаю, Юлия. Но вы — ты вместе с ним — являетесь ко мне почти каждый вечер, и я выдерживаю вас.

У нее мурашки побежали по коже.

— Что ты делаешь, Карл? Я ничего не знаю о тебе.

Она прижала руку к груди, он улыбнулся ей. Это другой человек, его надо расшевелить, он подавлен, он в состоянии какого-то судорожного напряжения.

— Но теперь я больше не хожу по комнатам. Мне некогда. Я вовсе и не бываю там. Я живу в другом месте.

— Как же, ведь ты не выехал из квартиры?

— Нет, но по вечерам я переселяюсь туда, где я жил мальчиком. На окраину. У меня есть там маленькая комнатка.

— И?..

— Я живу там. (До чего напряженное лицо! И эта улыбка!) Я с удовольствием бы и совсем перешел туда. Лучше бы я никогда оттуда не уходил. Тогда бы у меня не было фабрики, и ты и я — мы были бы от многого избавлены.

— Что ты там делаешь? (Она толкнула его в плечо, он словно забылся.) Карл!

— Ничего, Юлия. Впрочем, да. Женщины.

— Кто такая?

— Не знаю.

— Ты не знаешь, как ее зовут?

— Это не определенная какая-нибудь женщина, Юлия. Они некрасивы, но попадаются иногда и красивые.