Поругание прекрасной страны - [4]

Нарисовать ее портрет смог бы только искусный лондонский художник. Она была красива, но в ее бледном гордом лице было что-то большее, чем красота, — спокойная ясность. У нее были такие необыкновенно светлые, чуть раскосые глаза, что прохожие оборачивались на улицах. От Эдвины веяло непостижимой и глубокой тайной, и когда она училась в школе, никто не хотел сидеть с ней за одной партой, потому что все боялись страшных тилвит тег, прекрасных бледных созданий, обитающих на Элгам-Фарм.

Проходя мимо стола, Эдвина задела мою руку, и я отдернул ее, словно обжегшись. Глаза Эдвины стали печальными, но я ничего не мог с собой поделать. Все жители поселка относились к ней с таким же суеверным страхом. Столкнешься в воскресенье с тилвит тег — и в понедельник тебя засыплет в шахте. Посмотришь в глаза тилвит тег — и вагонетка отрежет тебе ступню, и не одному богобоязненному христианину сжигало руки жидким чугуном потому, что он крикнул в темноту: «Добрый вечер!», услышав человеческие, как ему показалось, шаги.

«Белая девушка» — так сказал про нее однажды наш проповедник Томос Трахерн, а ведь это просто другое название нечистой силы.

Выходя умываться, Эдвина посмотрела на меня такими большими глазами и так нежно улыбнулась, что я понял — у нее что-то на уме и за завтраком будет разговор. Но я не стал над этим задумываться, потому что уже налегал на грудинку и на хлеб, а в мыслях у меня были вагонетки, в которых готовое железо спускают с горы в Лланфойст к каналу, откуда его везут под арками мостов в Ньюпорт.

Морфид резала хлеб, отец пил чай. Но я чувствовал, как что-то надвигается, — чувствовал по учащенному дыханию Эдвины и по быстрым движениям ее пальцев.

— В чем дело, дочка? — спросил отец, не глядя на нее.

Эдвина вздрогнула и судорожно глотнула. Не знаю, почему она так боялась отца, — он ни разу в жизни никого из нас пальцем не тронул.

— Это правда, что Йестин выходит сегодня на работу? — проговорила она.

— Да. Ну и что? — ответил отец, глядя в свою чашку.

Эдвина стиснула руки.

— Английский проповедник говорит, что ему еще рано работать.

Отец подул на чай.

— Вот как?

— Да. И я слышала, как он прямо сказал хозяину, что зимой малышам не место на Вершине и что Бог не простит отцов, которые их туда посылают.

Эдвина умолкла. На лбу у нее выступил пот; закрыв глаза, она вытерла его рукой.

— Ну, я пошел, — сказал я, слезая со стула.

— Подожди, Йестин.

Отец встал из-за стола, подошел к плите и разжег трубку.

— Скажи мне одно, Эдвина: это говорит английский проповедник или моя дочь?

— Какая разница? — злобно фыркнула Морфид. — Все в поселке так думают. — Она отхлебнула чаю. — В том числе и я.

— Ладно, — ответил отец. — Тогда так и скажите, и нечего сюда вмешивать английских проповедников и хозяев.

Но Морфид все было нипочем. Она вызывающе усмехнулась и медленно подняла на него свои непокорные черные глаза.

— И скажу! Конечно, он еще слишком мал, ты и сам это знаешь. Другое дело Хьюзы или Гриффитсы: без этого лишнего пенса они помрут с голоду. — Она ткнула в мою сторону большим пальцем. — А ты посылаешь ребенка к печам, хоть наша семья и без того зарабатывает тридцать шиллингов в неделю. Разве это по-христиански?

Отец выпустил изо рта облако дыма.

— Пойди-ка поработай за меня в кузнице сегодня. Наденешь штаны и уж небось лучше меня сумеешь распорядиться в доме.

— Это не ответ, — отрезала Морфид, с шумом отодвинула стул и отошла к плите.

— Пожалуйста, пожалуйста, не ссорьтесь! — взмолилась Эдвина, прижимая руки к груди.

— Брось хныкать. Что в этом толку? — буркнула Морфид. — Я так скажу, подлец тот, кто посылает ребенка младше десяти лет работать у огня. Господи, да хозяева скоро из люлек их начнут выхватывать! И разве только это? Половина поселка задолжала в заводской лавке, а другая того и гляди протянет ноги с голоду. На дворе зима, а все ходят в лохмотьях. Работаем в Нанти как лошади, а здесь живем, как свиньи, и когда Хилл говорит: «хрюкайте!» — мы хрюкаем…

— В Священном Писании сказано, — перебил ее отец, — бедняки должны трудиться.

— Вот-вот, трудиться, обливаясь потом. Ну конечно! А что там еще сказано, тебе Томос Трахерн не говорил? «Пустите детей, ибо таковых есть Царствие Небесное». Он говорит, что так повелел Христос. А вот Сара Робертс дробит руду, хотя она Христу по колено. Малыш Кристин Уильямс умер от простуды, а Энид Гриффитс сожгло ноги чугуном, когда ей было девять лет!

— Бедным суждено страдать, — спокойно ответил отец.

— Ну еще бы! Они таки и страдают и, не успев вырасти, обретают Царствие Небесное по милости хозяев и проповедников, которые прикарманивают их деньги. Бог Трахерна — языческий бог! Мне осточертело кланяться и унижаться и уставать так, что, кажется, целый месяц проспала бы! И я против того, чтобы Йестин шел работать на Гарндирус!

— Долго же ты молчала, — сказал отец.

— Слишком долго, — прошипела Морфид, сверкнув глазами. — Раз в нашем поселке нет смелого человека, который повел бы нас, мы найдем себе вожака в другом месте. Вот мистер Уильямс приехал к нам из Лондона — так ни одна душа не приходит на его собрания…

— Погоди-ка! А что ты знаешь об Уильямсе?