Портрет с пулей в челюсти и другие истории - [8]

В межвоенное двадцатилетие[19] Дубно был поветовым[20] центром Волынского воеводства. Город насчитывал двенадцать тысяч жителей; большинство из них евреи.

5.

Аксель фон дем Б. родился в пасхальное воскресенье 1919 года. Его родной дом стоял на северном склоне одной из гор Гарца. Трехэтажный, с двумя боковыми крыльями, окруженный садом; в ста метрах от парадного входа протекала река Боде. Местные говорили: замок. В семье говорили: дом. Дом они покинули в ноябре 1945-го, собрались за два часа, взять смогли только ручную кладь. Впервые он поехал туда с дочерью и внуками незадолго до объединения Германии. В замке располагалась школа марксизма-ленинизма. Директор чуть не вызвал полицию, потому что через ворота, которых, впрочем, не было, они въехали в сад. Во время второго визита, уже после объединения, полицию не вызывали и им разрешили войти внутрь.

“Вы еще обучаете марксизму-ленинизму?” – спросили они директора.

“Мы перешли на английский язык, – ответил директор. – Знаете что, господин барон? Когда вам уже всё вернут, я охотно арендую у вас помещение и устрою гостиницу. Что скажете?”

Отец Акселя управлял имением и изучал культуру Дальнего Востока. Путешествовал по Японии и Китаю; интересовался историей цивилизации. У них был старый садовник, молоденькие горничные, преданный лакей, застенчивая гувернантка… как положено в замке.

Любимое воспоминание Акселя фон дем Б. – беседы гувернантки со старым лакеем. Каждое утро, ровно в восемь, они встречались на лестнице: гувернантка шла наверх к детям, лакей спускался к отцу. Лакей не имел обыкновения первым здороваться с барышнями, так что они молча расходились, после чего он останавливался, поворачивал голову и говорил: “Фройляйн Кунце. Вы мне сказали “доброе утро” или только подумали, что следовало бы сказать?” Диалог этот повторялся изо дня в день, ровно в восемь утра, в течение восьми или десяти лет.

Потом Аксель и его брат уехали в реальную гимназию. Потом их призвали в армию, они служили в Потсдаме. Потом грянула Вторая мировая война.

6.

“Уголок Дубно, четыре синагоги, вечер пятницы, евреи и еврейки у разрушенных камней – все памятно. Потом вечер, селедка, грустный… – писал Исаак Бабель, который побывал в Дубно в 1920 году с армией Буденного. – …Выгон, поля и заходящее солнце. Синагоги – приземистые старинные зеленые и синие домишки…”

Деревьев было много, в особенности над Иквой. На Икву по вечерам ходили гулять. Летом на лодках отправлялись за город. Зимой вырубали куски льда, запасов хватало до осени. Воду брали круглый год и на водовозных телегах развозили по городу. В сумерки зажигали газовые фонари. По базарным дням в воздухе носилась пыль и запах конского навоза.

Самый красивый почерк в еврейском Дубно был у писаря Йосла. Не хуже и у молодого Пинсаховича, но Йосл был популярнее, и писать прошения ходили только к нему.

Доктор Абрам Гринцвайг (“электросветолечение”), прибывший прямо из Вены, принимал на улице Чисовского, номер телефона 30.

У фотографа Р. Цукера было ателье “Декаданс”.

У Лейба Сильскера была лошадь и подвода. Он ездил на железнодорожную станцию и привозил почту.

Ножи точил реб Мейер. Он специализировался на мясницких ножах для ритуального забоя.

Кантором в большой синагоге был Рубен Ципринг. Он чудесно пел, а также играл на кларнете в свадебном оркестре. На скрипке играл Эли Стринер, а на рожке – Мендель Качка, бывший солист луцкого военного оркестра. Мендель Качка был столь благочестив, что за четыре года службы в царской армии не прикоснулся к пище из котла, так как она не была кошерной. Оркестр из Дубно играл по всей округе, на еврейских, польских и украинских свадьбах.

Любительский театр поставил пьесу Гольдфадена[21] о Бар Кохбе, вожде восстания иудеев против римлян. Бар Кохбу играл Вольф, жених портнихи Брандли. Он был красивый, и у него был приятный баритон. Роль отца Дины, его возлюбленной, исполнял Лейзер, у которого возле колодца была мастерская жестяных изделий.

Дубно славился превосходной мацой – тоненькой и на редкость хрусткой. Мацу на продажу начинали печь в декабре, сразу после Хануки[22]. Только весной, после Пурима[23], принимались за мацу для себя.

Крупные купцы торговали хмелем и лесом, хмель продавали в Австрию, сосны, дубы и пихты – в Германию.

Много было бедняков. Каждую пятницу для них собирали деньги, чтобы в шабат[24] им не остаться без рыбы и халы.

“Тихий вечер в синагоге, это всегда неотразимо на меня действует, четыре синагожки рядом… – писал Бабель. – <…> Никаких украшений в здании, все бело и гладко до аскетизма, все бесплотно, бескровно, до чудовищных размеров, для того, чтобы уловить, нужно иметь душу еврея. <…> Неужто именно в наше столетие они погибают?”

7.

Аксель фон дем Б. пересек границу Польши вслед за танками Гудериана, в первый день войны. На второй день погиб Генрих, его друг. Было это в Тухольских борах. Солнце уже зашло, темнело, в полумраке он увидел убегающих солдат из взвода Генриха. Они кричали: “Обер-лейтенант убит!” – и бежали дальше. Поляки, привязавшись ремнями к макушкам деревьев, стреляли сверху. Это было неприятно. Ночь провели в лесу.