Портрет художника в щенячестве - [23]

Миссис Эванс услышала последнюю ремарку, входя в комнату.

Это была тощая женщина с горестными морщинами, усталыми руками, остатками прекрасных темных глаз и надменным носом. Женщина незыблемая, она однажды в сочельник полтора часа выслушивала мистера Робертса, описывавшего свой геморрой, и, не протестуя, позволяла ему характеризовать последний как «гроздья гнева». В трезвом виде мистер Робертс к ней адресовался «сударыня» и ограничивал свою речь темами погоды и насморка. Он вскочил, уступая ей свой стул.

– Нет, благодарю вас, мистер Робертс, – сказал она жестким, четким голосом. – Я сейчас же иду спать. Не выношу этот холод.

Иди-ка ты спать, дурнушка Мод,[18] – подумал мистер Томас.

– Не хотите ли немного согреться, миссис Эванс, перед тем как нас покинуть? – сказал он.

Она покачала головой, кисло улыбнулась друзьям и сказала мистеру Эвансу:

– Прибери за собой, прежде чем лечь.

– Спокойной ночи, миссис Эванс.

– Мы позже двенадцати не засидимся, Мод. Я обещаю. Самбо я выпущу.

– Спокойной ночи, сударыня.

Спи покрепче, воображала.

– Я не буду больше вас беспокоить, господа, – сказала она. – То, что оставлено от померанцевой на Рождество, – в обувном чулане, Эмлин. Зря ее не лейте. Спокойной ночи.

Мистер Эванс поднял брови и присвистнул.

– Фью, ребятки! – Он сделал было вид, что обмахивается лопастью галстука. Но рука застыла в воздухе. – Она привыкла к большому дому, – сказал он. – Со слугами.

Мистер Робертс вытащил карандаши и вечные перья из бокового кармана.

– Где бесценные манускрипты? Темпус фугает.[19]

Мистер Хамфриз и мистер Томас, положив на колени блокноты и вооружась карандашами, следили за тем, как мистер Эванс открывает дверцу напольных часов. Под качающимися гирями, перевязанная голубой лентой, лежала пачка бумаги. Мистер Эванс ее положил на стол.

– Внимание, – сказал мистер Робертс – Где мы остановились? У вас зафиксировано, мистер Томас?

– «Там, где течет Toy», – сказал мистер Томас. – Роман из провинциальной жизни. Глава первая: краткое описание города, доки, трущобы, пригороды и прочее. С этим мы разобрались. Название, на котором мы остановились: «Глава первая. Социальная жизнь города». Глава вторая будет называться «Частные судьбы», и мистер Хамфриз предложил следующее: «Каждый соавтор избирает один персонаж из одной из социальных групп или общественного слоя и представляет читателю его краткую историю до того момента, с которого мы начинаем наше повествование, то есть до зимы сего года». Эти биографии персонажей, далее рассматриваемых как главные действующие лица романа, и составят вторую главу. Есть вопросы, господа?

Мистер Хамфриз полностью согласился со своим предложением. Его герой был школьный учитель с тонкой душой и передовыми взглядами, недооцениваемый и теснимый.

– Вопросов нет, – сказал мистер Эванс. В его ведении был пригород. Он шуршал бумажками и выжидал, когда можно будет начать.

– Я ничего еще не написал, – сказал мистер Робертс. – Все в голове. – Он избрал трущобы.

– Лично я, – сказал мистер Томас, – стою перед выбором: официантка или шлюха?

– Почему б, например, не официантка и шлюха в одном лице? – предложил мистер Робертс – Или, может, нам каждому взять по нескольку персонажей? Я бы про члена муниципалитета написал. И про гетеру.

– Кто их выдумал, мистер Хамфриз? – спросил мистер Томас.

– Греки.

Мистер Робертс толкнул локтем мистера Эванса и шепнул:

– Я вот придумал тут себе вводную фразу: «На шатком столике, в углу загроможденного, бедного жилища, незнакомец мог разглядеть в трепещущем свете огарка, воткнутого в бутылку из-под джина, надтреснутую чашку, наполненную кремом или блевотой».

– Да будет вам, Тед, – засмеялся мистер Эванс. – Она же у вас записана.

– Нет, честное слово! Только что припорхнула! Вот так-с – Он прищелкнул пальцами. – А кто читал мои записи?

– Сами-то вы что-нибудь уже написали, мистер Томас?

– Пока нет, мистер Эванс – Он сочинял всю неделю историю про кота, который прыгнул на женщину в ту минуту, когда она умирала, и превратил ее в вампира. Он дошел до того места, когда женщина, живая и невредимая, взята гувернанткой к детям, но не постигал, как ее всадить в роман.

– Мы ведь не обязаны полностью исключать фантастику, правда? – спросил он.

– Минуточку, минуточку! – сказал мистер Хамфриз. – Давайте лучше придерживаться рамок реализма. А то мистер Томас понапустит нам в роман сплошных Синих Птиц, пока мы с вами и ахнуть не успеем. Итак, по порядку. У кого-нибудь уже есть биография персонажа? – У него в руке была его биография, написанная красными чернилами. Бисерным, четким, интеллигентным почерком.

– Персонаж у меня, собственно говоря, готов, – сказал мистер Эванс. – Только вот не все записано. Придется в бумажки заглядывать и кое-что сочинять по ходу пьесы. Ужасно смешная история.

– Тогда, конечно, вы начинайте, – сказал разочарованно мистер Хамфриз.

– Биографии смешные у всех, – сказал мистер Робертс. – Лично моя – на смех курам.

Мистер Хамфриз сказал:

– Тут я позволю себе с вами не согласиться. Жизнь этого мифического общего знаменателя, среднего человека, – уныла, как стоячая вода, мистер Робертс. Капиталистическое общество превращает его в клубок подавляемых нервов и вялых привычек под божественным символом среднего класса – под котелком. – Он быстро отвел глаза от бумажек на ладони. – Непрестанный труд ради хлеба с маслом насущного, пугало безработицы, мелкотравчатые претензии, ложь супружеских лож. Супружество, – сказал он и стряхнул на ковер пепел, – это узаконенная моногамная проституция.