– Я приму все необходимые в таких случаях меры, – сказал врач, – однако надо немедленно пригласить хирурга. Положение пока неугрожающее, но серьезное. Рана в таком месте, что может вызвать всякие осложнения. В общем, ничего определенного я сейчас сказать не могу.
Доктор озабоченно сдвинул брови. Совсем неопытная Минако, глубоко потрясенная, была подавлена множеством обрушившихся на нее важных и неотложных дел. Самым неприятным был разговор с полицейским, который явился сразу же после ухода врача.
– Не знаете ли вы, куда скрылся преступник?
На этот вопрос Минако ничего не могла ответить.
– В каких отношениях была ваша мать со студентом Аоки? Не дала ли она ему какого-нибудь повода к этому преступлению?
Минако продолжала молчать. Но сердце ее разрывалось на части от боли, словно она сама была виновницей этого страшного преступления.
Наступило утро. Ясное летнее солнце озарило радостным светом горы Хаконэ. Но госпожа Рурико так и не приходила в сознание. Ниточка ее жизни, становясь все тоньше и тоньше, каждую минуту готова была оборваться.
Вызванный телеграммой знаменитый хирург приехал в третьем часу. Это был тот самый профессор Кондо, который лечил когда-то раненую Минако. Все усилия профессора оказались тщетны, он не смог привести больную в сознание. Вскоре от сильного жара она начала бредить. Но из отдельных бессвязных слов Минако поняла, что мачеха зовет Наою.
К вечеру приехал отец госпожи Рурпко, барон Карасава. Он не виделся с ней почти год, поскольку не одобрял ее образа жизни. Но сейчас, увидев дочь умирающей, не мог сдержать слез. Рука его, которой он коснулся лба дочери, задрожала, когда он подумал о том, что является главным виновником ее несчастной судьбы. Старший брат мачехи, Коити, которому Минако тоже отправила телеграмму, не приехал, видимо, его не оказалось в Токио. Узнав о несчастье, приехали управляющий домом Сёды и служанки, шумно окружившие кровать, на которой лежала госпожа Рурико. Горе Минако, потерявшей самого близкого человека – мачеху, заменившую ей и мать и сестру, не знало границ. К десяти часам вечера дыхание госпожи Рурико стало более спокойным, бред прекратился. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
Вдруг раздался едва слышный стук в дверь. Служанка открыла ее и сразу вернулась:
– Госпожа, – обратилась она к Минако, – вас спрашивает управляющий отелем.
– Пожалуйста, на одну минуточку, – раздался голос управляющего.
Встревоженная Минако вышла в коридор.
– Прошу простить меня, что я беспокою вас в такое неподходящее время. Но только что нам позвонили из города… Сообщили, что в озере Аси обнаружен утопленник, студент лет двадцати с лишним. В лодке им оставлено несколько писем с обратным адресом: «Отель «Фудзия», Аоки».
Минако почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног, и покачнулась. Управляющий поддержал ее:
– Что с вами? Не надо так волноваться!
Минако собрала все свои силы, чтобы не упасть, хотя все кружилось у нее перед глазами.
– Простите, пожалуйста, я только хотел узнать токийский адрес Аоки-сан…
Дрожащим голосом Минако ответила управляющему, и он, еще несколько раз извинившись, ушел. Сердце девушки было вконец разбито и опустошено. Когда она вернулась в номер, лицо ее было такого же землистого цвета, как и у мачехи. В этот момент госпожа Рурико пришла в себя и ласково улыбнулась Минако.
– Мама! – радостно воскликнула Минако.
– Ах, Мина-сан! Он еще не приехал?
Жизнь госпожи Рурико постепенно угасала, как тлеющий огонек. На следующий день жар спал, боль утихла. Но смерть уже наложила свой отпечаток на ее прекрасное лицо. Не отходивший от больной профессор Кондо становился все мрачнее и мрачнее.
– Есть хоть какая-нибудь надежда, профессор? – спросил барон Карасава, улучив момент, когда они остались вдвоем.
– Надежда есть, но… – Профессор нахмурился и умолк.
Минако боялась задавать подобные вопросы. Она только ждала, напряженно ждала. Прошлую ночь она не спала и еле держалась на ногах от усталости, но ни за что не соглашалась отойти от мачехи. Всякий раз, как к госпоже Рурико возвращалось сознание, она задавала один и тот же вопрос. Однако человек, которого она так ждала, все не являлся, и неизвестно было, получил ли он телеграмму. Около трех часов дня госпожа Рурико открыла глаза и остановила свой угасающий взгляд на Минако, потом, будто вспомнив о чем-то, спросила:
– А что с Аоки-сан?
От страха Минако не сразу ответила.
– Что с Аоки-сан? – повторила мачеха.
– Неизвестно, куда он скрылся! – дрожащим голосом произнесла наконец Минако. – С той самой ночи о нем нет никаких вестей.
Но госпожа Рурико, видимо, обо всем догадалась по выражению лица Минако и с грустной улыбкой произнесла:
– Мина-сан, скажите правду! Я ко всему готова. Все равно я не выздоровею.
Минако молчала.
– Он сам заявил о себе в полицию?
Девушка покачала головой. На лице мачехи появилось выражение глубокого отчаяния.
– Тогда самоубийство?
Минако молчала. Она была не в силах пошевелить губами.
– Вот как… Я так и думала… Но на этот раз у меня не было злого умысла.
Госпожа Рурико устало закрыла глаза. Минако все поняла.
Мачеха оттолкнула от себя юношу лишь из жалости к Минако. Любовь к девушке стала причиной гибели госпожи Рурико.
