Портрет А - [69]

* * *

Вот равнина пошла отчаянно холмиться-выгибаться перед мэйдостранцем, и он застывает в оцепенении, бросив работу, которой, между прочим, был полностью поглощен, все бросив ради рокового влечения.

Все, что было в нем гибким, напрягается, разбухает.

Возможно, это не так опасно, как может показаться.

* * *

Веревка в башне, он обкручивается веревкой. Готово! Понимает, что вышла ошибка. Обкручивается башней. Понимает, что вышла ошибка. Она поддается, обвивается. Надо ее выпрямить. У него в гостях три обезьяны, он радушно принимает их в башне. Обезьяны суетятся, и прием выходит небезупречным. Тем не менее башня на месте, надо подняться, спуститься, снова подняться с двумя обезьянами на руках и с третьей, которая вцепилась ему в волосы. Но мэйдостранец гораздо рассеянней обезьян. Мэйдостранец всегда думает о чем-то постороннем.

Это хрупкое создание думает о еще большей хрупкости, о том, как взбрыкнет в последний раз всеми своими волокнами, и спустя не такое уж и долгое время все будет так, словно его никогда и не было.

А пока нужны новые башни. Чтобы дальше видеть.

Чтобы совсем уже издали начинать волноваться.

* * *

Старый дворец с длинными коридорами, где разгуливают куры или высунется из-за угла ослиная голова. Такой вот старый дворец. И больше тысячи мэйдостранцев в нем живут, правда, больше тысячи.

Повсюду запустение. Все неухоженные. Всем чего-нибудь не хватает. Крыша прохудилась. Единственное их общее достояние, за которое они все держатся и ни за что не бросят, — четыре плохонькие веревки.

Без веревок, пусть и во дворце, им было бы не по себе. О том, чтобы выйти наружу без веревок, и речи быть не может. Это привело бы их в ужас. Они и так в ужасе, хоть и держат веревку в руках: а вдруг порвется! Вот она и рвется. И сразу всей толпой бросаются связывать разорванные куски, запутываются, падают, злятся.

У них полно других веревок. Но другими они боялись бы по ошибке удавиться.

* * *

Здесь — город стен. А как же крыши? Нету крыш. А дома? Нету домов. Здесь — город стен. Вы повсюду встречаете мэйдостранцев с картами в руках, они пытаются выбраться наружу. Но никогда не выбираются.

Из-за рождаемости (да еще и мумии мертвецов занимают все больше места между стен), так вот, из-за рождаемости народу все больше. Нужно строить новые стены между теми, что уже есть.

Мэйдостранцы между стен ведут долгие беседы о Том, как все было бы без стен, без границ, без конца и даже без начала.

* * *

Им хочется беседовать с пролетающими вдалеке орлами и грифами, и они сооружают из надежного материала огромные деревья, намного выше любых других деревьев, достойные, как им кажется, того, чтобы даже птицы обратили на них внимание и поняли, как мэйдостранцы и птицы на самом деле похожи.

Но птицы не поддались на эту уловку, кроме разве пары горсточек воробьев, которые бы свили гнездо хоть на острие копья, только бы поблизости были мэйдостранцы, а значит, и пища, и всякая безопасная суета.

Порой появляется стая перелетных птиц, заморских странниц, они присаживаются на самые верхние ветви посудачить на пару минут и улетают, совсем не ища знакомства с разочарованными мэйдостранцами, которые, впрочем, никогда не разочаровываются окончательно и продолжают ждать.

* * *

Они усаживаются в подъемные стволы, которые их везут на открытую террасу. У них много подъемных стволов.^{121} Они работают бесшумно. И террас у них много. Но это всегда — только террасы, и рано или поздно приходится спускаться за всем, что нужно для жизни.

А потом — быстрее наверх.

Самое трудное — найти стволы, которые поднимают. Не всегда удается найти свой собственный. Тогда нетерпеливый мэйдостранец идет к другому, который уже заставил работать какой-нибудь ствол побольше, и берет с собой толпу желающих.

Наверху он взимает с них плату в криках. Поэтому то с той, то с другой террасы, какая побольше, доносится кошмарный галдеж. Впрочем, почти любая терраса раскрепощает крик.

* * *

На каждой крыше всегда найдется мэйдостранец. На каждом уступе найдутся мэйдостранцы.

Они не могут оставаться внизу. Им там не нравится.

Едва подрастут, устремляются к высотам, к бесполезным высотам.

* * *

Чего ждет этот мэйдостранец на огромном голом камне? Он ждет завихрений. В завихрениях для них — вся радость, они свиваются в исступлении, и чем сильнее возбудятся, тем больше у них будет потомство.

А поодаль ждут другие мэйдостранцы, легкие нити, которым хочется свиться с другими нитями, ждут родственную душу, такую же раздерганную, из тех, что клочьями носит ветер, а те, в свою очередь, ждут дуновения, чтоб подхватило, взметнуло и принесло к другим одиноким или к большому войску мэйдостранских «воздушных сил».

Иногда им выпадает удача встретиться с водорослями души. Отношения между ними загадочны, но они есть.

Встряски и шквальные порывы — такие опасности подстерегают в воздухе. Но в них же и радость. Как не увлечься возвышенной мэйдостранской круговертью?

Но она, как видно, не бесконечна.

И правда, с неба все время падают мэйдостранцы. Это почти уже вошло в привычку. Разве что их близкие обращают внимание. А некоторые только и смотрят вверх — любуются падениями.