Порождения ехиднины - [11]

Вытираем голову. И лицо тоже. Берем наушник.

- Векшё? - референта половина сотрудников зовет по имени, как и самого Максима. Но Карлу Векшё приятно, когда его хоть кто-то выговаривает. - Я отключусь часа на три. Передаю штурвал вам. Если что - будите, как хотите.

- Да, шеф.

В голосе то самое здоровое хулиганство пополам с гордостью, которое Максим отлично помнит и узнает по себе. Доверили. Пустили к рычагам управления. Заметили, обнаружили, что годен, способен, может. Да, конечно же, может. Мальчик, ты не виноват, что пошел работать под начало психа с манией контроля...

Вылезти из панциря одежды. Вылезти, вылезти - иначе завтра это будет не костюм, а типичная жвачка, отнятая у коровы. Да, у нас есть еще, прямо здесь в шкафу и есть, но и этот незачем приводить в негодность. Так что нужно выбираться. Преодолеть идиотское предубеждение, что ослабить узел на галстуке - утратить контроль над ситуацией...

И вот тут вот терминал в "гнезде" тихим звоном сообщает о входящем вызове.

А поскольку все звонки уже переключены на Карла... либо это Франческо, либо рабочая группа что-то поймала, либо в дверь стучится ответ на письмо.

- Собирались спать? - говорит мистер Грин. Выглядит он как обычно. Впрочем, он всегда выглядит одинаково, что бы ни происходило. Вот как бы это перенять? - Это хорошо. Я вас, к сожалению, задержу ненадолго.

Ненадолго. К сожалению. Значит, в Лионе глухо. Ничего не слышно и намеком.

- Я проверил все, что мог. С использованием всех ресурсов. - В переводе это значит "включая ресурсы Сообщества Иисуса". - Пусто. Я, в общем, этого и ожидал, поскольку в нынешних обстоятельствах похищать ребенка да Монтефельтро - это просто очень трудоемкий способ самоубийства. Мои прежние контакты во Флоресте очень качественно мертвы. Кроме того, пока я был консультантом компании, - а вернее необъявленным военнопленным необъявленной же войны, - мы с синьором Анольери приняли меры, чтобы сделанное мной невозможно было повторить впредь.

- Жаль, - за последние часы Максим почти отучился качать головой. Почти. Будем надеяться, что собеседник свяжет факт сожаления и выражение лица, а не выражение лица и отсутствие жестикуляции. - Было бы спокойнее.

Поскольку профессионал с политическим мотивом - это гарантия неприкосновенности заложника. А вот местные инициативы, чьи бы они ни были, от остатков бригад до бандитов-одиночек, ничего подобного не обещают. Даже наоборот, здесь считается хорошим тоном прислать какие-нибудь части заложника в доказательство серьезности своих намерений. Если речь вообще о заложничестве, а не о похищении для нужд подпольного борделя или порностудии по внешним данным, а не по фамилии.

- Мне тоже. Что говорит синьор да Монтефельтро? И что случилось с вами?

Не свяжет. Этот собеседник... Действительно голова не работает.

- Синьор да Монтефельтро ничего не говорит. Он в реанимации. Это было еще до похищения, он просто высказал мне очередную философскую идею, а потом тут же решил воплотить ее в жизнь.

- Странно, - мистер Грин демонстрирует легкое недоумение. - Я пытаюсь представить себе ту философскую концепцию, на которую вы ответили бы рукоприкладством по собственной инициативе... и не могу. Или дело в воплощении? Синьор да Монтефельтро проповедовал за обедом каннибализм и перешел от теории к практике?

- Да нет. Он хотел школьную программу изменить, чтобы там учили правильному настрою на добро, с детства... но какое это имеет отношение к делу?

- Какое-то, определенно, имеет. С вашего позволения, я украду еще минут десять вашего отдыха. - Мистер Грин хочет сказать, что ему безразлично наличие позволения и что, с его точки зрения, плюс-минус десять минут на качестве этого отдыха не скажутся. Прав. И как глава своего антикризисного комитета имеет право задавать самые дурацкие вопросы в самое неудобное время. - Расскажите подробнее.

Максим вздыхает и начинает рассказывать подробнее. Про передачу, про радостного маньяка Доктора Моро, про волю к добру и воспитание этой воли в себе, про смерть судебной психиатрии, рождение новой школьной программы и использование его, Максима Щербины, в качестве аргумента и экспоната - на чем и произошел взрыв. Рассказывать не хотелось. Смысла за действием не просматривалось. Но просто так, без задней мысли, ему не стали бы приказывать, значит, исполняем распоряжение буквально.

- Вас самого ничего не удивило?

- Удивило, - признается Максим. - Собственная безалаберность и отсутствие контроля меня удивили. По голове мне все-таки дали позже, а по моему поведению получается, что до.

- И это все? - щурится собеседник. - Еще забавнее. Максим, обычно в подобных ситуациях вы ведете себя несколько иначе. Учитывая, что вы услышали в комплименте да Монтефельтро прямое оскорбление.

Ах, это был комплимент? Кто бы мог подумать. И в чем же он состоял? В том, что я - злостный баклан, который годами предпочитал доводить всех до истерики по причине лени и нежелания сделать над собой усилие и взглянуть правде в глаза?

- Возможно, я повзрослел.

- И это тоже, - кивает историк-экономист-террорист-но-ни-в-коем-случае-не-священник. - У вас появился некий центр, который вы готовы защищать. Но вот убивать ради него вы не готовы - и вряд ли до этого вообще дойдет. К тому же, я только что оскорбил вас куда сильнее, чем синьор да Монтефельтро. И что вы сделали? Как обычно, проглотили обиду и принялись искать в моих словах рациональное зерно.