Порог - [19]

— Мне конец? — подавленно спросил Пико.

Видимо, за небольшое время, что он провел взаперти, его паника ушла, уступив место полной обреченности. Юноша был сильно напуган.

Жан-Жак поставил возле кровати кувшин с вином и поднос с овощами и холодной телятиной, положил рядом перемену одежды:

— Придется тебе пока поужинать здесь. Не стоит так отчаиваться. Никто тебя не бросает. Переоденься, а одежду твою мы сожжем…

Красный кошелек упал на пол, когда Пико переодевался, и все трое сделали вид, что ничего не видели, только Фернан густо покраснел, напоминая цветом бока кошелька.

Ги де Шолиак не скрывал своей озабоченности, обрабатывая царапины принесенным травяным настоем:

— Вам не следует какое-то время покидать эту комнату, Фернан. Будем надеяться, что все обойдется…

Но, увы, не обошлось.

Когда Жан-Жак наутро вошел к Пико, он увидел его ужин нетронутым. Парня трясла крупная дрожь, словно он замерзал, а лоб его тем не менее покрывала испарина.

— Я заболел… заболел… — повторял он, затравленно глядя куда-то в пространство.

Бизанкур оценивающе смотрел на него из дверей. Он знал, что у заразившегося чумой шансов практически не было, хотя сам де Шолиак буквально недавно переболел ею, порезавшись во время операции, которую делал больному, вскрывая его бубон. Но это де Шолиак…

Вернувшись к себе после посещения Фернана, Бизанкур вторично развернул свиток, который принес с «ночного похода» за подношениями. Когда он прочел текст внимательнее, кровь ударила ему в голову, а сердце часто-часто застучало. Он долго сидел, уронив свою находку на колени и стараясь отдышаться; руки его тряслись.

В свитке было такое, что у Бизанкура не зря зашлось дыхание. Этого просто не могло быть — такая удача! Манускрипт был не чем иным, как ритуалом по вызову демона лени и праздности, Бельфегора… Жан-Жак не колебался ни мгновения, когда приносил этот свиток на одобрение папе. Папу он не решился беспокоить ночью, а утром, после литургии, нанес ему визит и с почтительным поклоном протянул найденный манускрипт, внимательно следя за выражением лица его святейшества. И увидел в его зрачках знакомые язычки пламени.

— Ваша святейшество, мне кажется, это совершенно необычайная находка. Что мне делать с нею?

Его святейшество, внимательно изучив свиток, с усмешкой протянул его обратно:

— Делать то, что там и написано… Добро пожаловать в ад, мой мальчик. Пора. Не бойся ничего, все будет тебе на благо. Я мог бы сказать, что благословляю тебя на этот шаг, но… наверное, это слишком, не правда ли?

И оба понимающе рассмеялись.

И теперь Бизанкур холодно и изучающе смотрел на Фернана:

— Скажи мне, ты хочешь жить?

— Хочу! — страстно выкрикнул тот, сотрясаемый лихорадкой, зубы его выбивали дробь.

— А чего ты хочешь больше — жить или спасти душу?

Вопрос был не лишен коварства. Фернан думал не больше секунды.

— Да чёрта ли мне в этой душе, если я сдохну?! — отчаянно крикнул он.

— Слышали бы тебя инквизиторы, — расхохотался Жан-Жак. — Ладно, да будет так. Я приду завтра. И ты будешь делать все, что я скажу. Будешь?

— Буду, — прохрипел Фернан.

Получив негласное разрешение от самого папы римского, Жан-Жак прислушался к себе и нашел, что его ничуть не пугают и не смущают условия, описанные в этом немыслимом документе, за который святая инквизиция отправила бы на костер любого. Любого, но не Жан-Жака. Рок его был совершенно иным, и, пока длилась его история, никто не смог бы сказать, чем и как она окончится.

Поистине, неисповедимы пути Господни. Судьба Жан-Жака де Бизанкура была предопределена еще до его рождения — до зачатия! — и не случайно этот свиток попал именно в его руки в знойную летнюю ночь 1348 года, через неделю после его девятнадцатилетия. Обряд вызова демона Бельфегора собственной персоной… Это было уже почище, чем призывать огонь в собственных зрачках.

Подумать только, для обряда требовалась кровь некрещеного младенца, с которого надо было заживо содрать кожу! Да расскажи он кому… Разве такие вещи рассказывают?

Под маской чумного доктора войти можно было в любой дом, препятствия чинить не стал бы никто. Под страхом смерти врачи и священники не посещали больше домов ни для отпевания, ни для крещения. Улицы опустели.

Но одна фигура, лицо которой защищала маска с огромным клювом, все же проскользнула в дверь богатого и пышного особняка. Никто не заметил, что первенец, несколько дней оглашавший дом требовательными и голодными криками, вдруг умолк. Да и к исчезновению самого источника этих криков никто не проявил должного интереса — болезнь изменила всех за считаные дни.

Не будем испытывать нервы читателей дальнейшими подробностями, скажем только, что рука Бизанкура, окропившего наспех сделанный алтарь кровью невинного и некрещеного ребенка, не дрогнула. Также тверда она была, когда чертила пентаграмму на полу кельи, зажигала свечи по ее углам. Чудовищное беззаконие, творившееся под сводами папского дворца, совершаемое с попустительства его святейшества, свершилось. Осталось прочитать сам текст. И тихий монотонный голос Жан-Жака вознесся к сводам:

— Пэр Адонаи Элохейну, Адонаи Ешова, Адонаи Собош, Ха-Маком, Мэтратон Он Агла Адонаи Мэшон, вербут пушоникум, мистериум Саламандер, сонвэнтус сулхорум, антра гноморум, демония коэли Гад Алмоусун Гибор, Ишоя, Евам Зарианатмик, вени, вени, вениас, Бельфегор!