Порочный треугольник - [86]

— Я бы хотела вырвать эту страницу. Уничтожить её.

— Но ты знаешь, это невозможно.

— Тогда лучше сжечь всю книгу, только бы не прочесть её снова.

— Для меня твоя жизнь дороже всего, не смотря ни на какие испорченные страницы, — прошелестел голос и стих, уносимый едва уловимым порывом свежего ветра, рассеивающего туман. Серое марево поплыло невесомо, уходя в пустоту и открывая слабый тёплый лучик света впереди. Крошечный огонёк манил и тянул к себе и, чем ближе он становился, тем было теплее. Когда всё вокруг наполнил нестерпимый жар, свет наконец развернулся узкой длинной полосой, ожил, засиял и вдруг взорвался резкой болью возвращающегося сознания.

Ева приоткрыла глаза и снова зажмурилась, ощутив своё тело. Оно горело и ныло, ломило в каждом своём составе, стонало в каждой живой клеточке. В памяти остался лишь туманный разговор с волком, всё остальное опустилось куда-то глубоко и накрылось бесцветной дымкой, не мешая мыслям течь спокойно сквозь удивительно ясное сознание в гудящей и пылающей голове. Девушка вновь попыталась открыть горячие, воспаленные глаза — в тусклом бело-жёлтом свете взору предстало усталое лицо Саши. Он смотрел куда-то вниз, не замечая несмелого взгляда подруги. Как он изменился с момента последней их встречи: будто повзрослел лет на десять, из юноши превратился в настоящего мужчину. Лицо, хоть и казалось измождённым, выражало незыблемую внутреннюю силу — силу духа, было пропитано уверенностью и тревогой, которая делала его выражение лишь более заботливым и тёплым. На слегка впалых щеках, виднелась короткая колючая щетина. «А глаза всё такие же нежные» — подумала Ева и тут же поняла, что эти тёмные глаза уже смотрят на неё и в немом ожидании наполняются радостью и выражением скрытой душевной муки. Она не выдержала, отвернулась, отводя взгляд от невыносимо любящих глаз.

— Где я? — хотелось подумать, но губы сами собой тихо произнесли вопрос.

— Мы в больнице, — послышался добрый, мягкий голос.

— Почему? — на самом деле ничего узнавать не хотелось, было страшно, что ответ сорвёт серую пелену в сознании и из-под неё поднимутся ненавистные воспоминания.

— Я не очень хорошо понял, что говорил врач, — отозвался Саша, — но в общих чертах — твой организм был истощен недоеданием и бессонницей, а к этому добавилась простуда и неправильный приём гормональных препаратов, скорее всего, — он секунду помедлил, затем с трудом продолжил, — противозачаточных.

Девушка повернулась к другу. Она вдруг ощутила в себе силы взглянуть ему в глаза: понять, что он чувствует сейчас, о чём думает — столько боли было в нежном голосе. А он смотрел с неизменной добротой во взгляде, без единого оттенка ненависти или злости.

— Прошу тебя, давай вернёмся домой, — произнёс мужчина уверено и спокойно, так, будто предлагал… выпить кофе.

Простая мысль о кофе чуть всколыхнула спасительную серую дымку и выпустила на свет воспоминания о собственном несмываемом позоре.

— Как я могу вернуться? — прошептала Ева сквозь подступающие слёзы. — Той меня уже нет.

Друг нежно взял её горячую руку.

— Для меня ты такая же, как и два года назад. Такая же дорогая и любимая.

Это простое признание заставило девушку содрогнуться. Оно было таким искренним и чистым, незамутнённым никакими мимолётными эмоциями. В памяти всплыли слова, услышанные прошлой ночью. Кто признался тогда и в чём? Неужели демон похоти и насилия с пылающими глазами и грубыми руками произнёс заветную фразу? Или это она поддалась изменчивому порыву страдающей души и прошептала неосмысленное «люблю»? Разве такой может быть любовь? Так что же за связь открылась тогда между пленницей и её мучителем, что за чувство осмелился кто-то из них назвать любовью? Это была страсть. Страсть, как наркотик тянущая их за новой дозой плотского наслаждения, заменившего своим неверным светом все краски чистой некогда души.

— Ты просто хочешь закрыть глаза, — ответила Ева после долгого молчания. — Я не такая. Ты ведь не знаешь…

— Так расскажи мне, — уверено перебил Саша. Она обреченно глянула на друга сквозь слёзы. — Я обещаю, что после этого, моё отношение к тебе не изменится.

Как можно утверждать такое? Как можно так слепо верить в силы собственной души? И где взять хоть какую-то гарантию, что всё не изменится потом, когда первые вспышки радости улягутся, давая время обдумать всё услышанное?

— Нет, — сухо ответила девушка, вытирая горячие слёзы, — ты не знаешь, о чём просишь.

— Я не боюсь, что будет больно.

— Но я боюсь.

— Тогда я пообещаю никогда не спрашивать ни о чём, пока ты сама не решишься рассказать, — тихо произнёс мужчина, крепче сжимая пылающую ладонь. — Только давай вернёмся домой.

Ева прикрыла глаза, ощущая, как поднимается новый неумолимый вал тяжелых воспоминаний. И не было уже так противно от самой себя — тепло пальцев, сжимающих сейчас её руку, как всегда покрывало все тревоги и печали, в один миг стирало стыд и боль. Но новая волна — волна ужаса была ещё сильнее, и тепло не устояло, растворилось в ледяном потоке уничтожающей надежду памяти, безжалостно бросающей в глаза один за другим осколки льда, отражающего бешенство во взгляде демона, довлеющего над беззащитным телом своей жертвы и её безмолвной, поблекшей душой. Надменном взгляде, который своим гневным огнём и блеском похоти заставлял её желать смерти, делал готовой провалиться в пламя преисподней, только бы спастись от ненавистной и желанной его близости.