Порфира и олива - [18]

При виде этого всклокоченного парня с безумным взглядом, черного от пыли, толпу охватило смятение. В два прыжка фракиец достиг помоста. Толстомясая великанша-сводня, оцепенев с перепугу, даже не шевельнулась. Брус, которым Калликст орудовал словно сариссой, длинным копьем македонских воинов, угодил — ей в брюхо. Задохнувшись, разинув рот, Кальпурния плюхнулась наземь с помоста — ни дать ни взять черепаха, перевернутая на спину.

Калликст уже прыгнул на лестницу, продолжая размахивать своим импровизированным оружием. Но он не принял в расчет Галла, который не без пользы выходил на арены амфитеатров империи. Выбросив вперед ногу, он саданул подростка в бедро. Потеряв равновесие, фракиец растянулся на земле, выронив свою палицу. Быстрее молнии бывший гладиатор наскочил на него сверху, схватил за горло, расплющил, навалившись всем своим немалым весом. Юноша задыхался. Как сквозь туман до его слуха донесся вопль, конечно, это кричала Флавия, в то время как Галл, громко сопя и ухмыляясь, дышал ему в лицо, обдавая едким запахом чеснока и скверного вина.

Полузадушенный Калликст молотил руками, словно утопающий. Каким-то чудом его ладонь наткнулась на камень. Он вцепился в него и с силой, рожденной отчаянием, ударил своего противника в висок, вынудив ослабить свои тиски. Ободренный, он колотил снова и снова, пока ему не удалось сбросить с себя тушу Галла. В миг, когда он занес камень для нового удара, чья-то рука перехватила его запястье.

— Довольно!

Калликст порывисто обернулся: Эфесий! Управитель сенатора Аполлония. Ошарашенный, он подчинился. Сервилий, как будто он только и ждал этого мгновения, выдвинулся из толпы и принялся выражать вилликусу свою признательность:

— Кто бы ты ни был, ты заслужил право даром опустошить здесь столько кувшинчиков вина, сколько пожелаешь. Этот паршивец не впервые буянит, таков уж он. Но на сей раз благодаря тебе он будет наказан по всей строгости.

Калликст открыл было рот, собираясь запротестовать, но Эфесий не дал ему на это времени:

— Оставь свое пустословие...

— Что такое?.. Почему ты так говоришь?

— Этот раб принадлежит моему господину, сенатору Аполлонию. Я здесь затем, чтобы забрать его.

Замешательство Сервилия продлилось недолго, он быстро обрел прежнюю самонадеянность.

— Ты, верно, обознался. Этот эфеб уже целый год является собственностью моего друга Галла.

— Я не ошибся, и ты об этом знаешь, — твердо возразил Эфесий.

— Ну-ну, ты путаешь, — настаивал сводник. — Тут тебе все подтвердят, что все последние месяцы видели этого малого у Галла в лавке.

Присутствующие закивали, со всех сторон послышалось одобрительное бормотание.

— Вы сейчас совершаете преступление, именуемое лжесвидетельством! — раздался новый голос, уверенный и властный.

Толпа отхлынула, все вытаращили глаза на четверых молодцов весьма внушительного роста, окружающих тщедушного на вид старика: то был Аполлоний со своими носильщиками. Указав на пурпурную кайму своей тоги, он обратился к Сервилию:

— Как ты можешь убедиться, я сенатор. Я подтверждаю слова своего управителя. Этот раб действительно принадлежит мне: не желаешь ли оспорить это перед консульским судом?

Сервилия передернуло, однако он сдержал досаду: персоны, носящие латиклавию — тогу с пурпурной каймой, — были ему не по зубам. Слишком крупная добыча. Его приятели, и те инстинктивно подались назад.

— Высокорожденный господин, — пролепетал он, — я хоть и убежден в своем праве, но...

— Я не сомневался, что при твоей красоте мы тебя отыщем у содержателя притона, — шепнул Эфесий на ухо Калликсту. — Заметь, что тебе везет, притом куда больше, чем ты заслуживаешь. На месте нашего господина я охотно оставил бы тебя здесь подыхать, как крыса.

Но юноше сейчас было мало дела до соображений управителя: его взгляд скрестился с полным отчаяния взглядом Флавии.

— Господин! — воскликнул он, обращаясь к Аполлонию и указывая на девочку. — Она со мной.

Аполлоний оценивающе оглядел Флавию и, обратясь к Сервилию, осведомился:

— Сколько за это дитя?

— Она ему не принадлежит! — с жаром запротестовал фракиец. — Она... это... — Он искал другого слова, но не нашел, сдался. — Это алюмна.

— Ах, вот оно что. Знаешь, — заявил Аполлоний, — я ведь могу сделать так, что вас всех арестуют за похищение свободной девушки.

— Но как же, высокородный? — негодующе возопил Сервилий. — Ведь эти алюмны становятся собственностью всякого, кто их подберет!

— Именно поэтому она отправится со мной и моим рабом. Кто-нибудь возражает?

Сервилий сжал кулаки, еще раз оценил впечатляющую мускулатуру сопровождающих сенатора и, покоряясь неизбежному, покачал головой. Тогда Калликст подошел к старику и, поколебавшись, решился произнести слова, которых, как казалось прежде, никогда не смог бы выговорить:

— Спасибо... хозяин.

Аполлоний сдержал улыбку, хлопнул в ладоши и направился к носилкам.

Фракиец взял Флавию за руку, а девочка поспешила накинуть свою тунику. Эфесий замыкал шествие. А сводники, столпившись у них за спиной, окружили Галла. Он лежал на прежнем месте. Красное пятно у него на макушке расползалось все шире.

Глава VI

Август 180.

Калликст долго смотрел вслед носилкам, ползущим вдаль по крутым улочкам. Поравнявшись с ним, восседавший в них Карпофор легонько махнул рукой, и юноша тотчас отозвался на приветственный жест в манере столь же небрежной. Он никогда не мог понять, что общего у этих двоих — всадника и сенатора. Может статься, каждому виделось в другом воплощение его тайных желаний.