Порфира и олива - [17]

Он показал на край прилавка, где на сложенных из камня ступенчатых полках были выставлены галеты, пироги из меда с мукой, коржи с сыром и повидло из винограда.

Флавия, которую предыдущая скудная трапеза никоим образом не насытила, испустила радостный вопль. Калликст в глубочайшем замешательстве пересилил себя, взял пирожок и протянул его девочке.

— Ты тоже можешь что-нибудь съесть, — подбодрил его Галл.

— Благодарю тебя. Но я не голоден...

— Как ты мог убедиться, — смеясь, заметил Сервилий, — наш юный друг не доверяет тебе. То есть нам обоим.

— Вижу, вижу... — пробурчал Галл. — Но ему нечего бояться. Подкрепитесь, дети мои, а потом я дам вам хорошую комнату. Когда вы отдохнете, мы решим, что с вами делать.

Калликст скосил глаза на блюдо, до краев наполненное сладкой выпечкой, какую он обожал. В конце концов, не в силах совладать с собой, он схватил кусок пирога, но откусил всего раз и почти тотчас не на шутку на себя за это разозлился.

Сколько времени он проспал?

Солнце, как показалось ему, уже не освещало деревянную решетку, перегораживающую окно, но полоски света все же просачивались сквозь прогалы в дереве. За стеной раздавался зычный голос, перебиваемый взрывами грубого смеха. Между тем окно, как он уже успел убедиться, выходило не на улицу, а во внутренний дворик. Когда они давеча пересекали его, дворик был пуст. Все это случилось до того, как он, сломленный усталостью и пережитым волнением, рухнул на тюфяк, от которого несло отхожим местом, и заснул.

Голос более громкий, нежели остальные (он узнал Галла), легко проникал сквозь решетчатые ставни.

— О, римляне, приветствую вас! Позвольте заверить, что вы оказываете мне огромную честь и доставляете немалую радость, неизменно возвращаясь под мой кров. На этот раз я, как всегда, попытаюсь оправдать ваше доверие. Для начала — вот, великолепная партия молодых девственниц.

Охваченный жутким предчувствием, Калликст бросился к окну, попытался его открыть, но тщетно: створка не поддавалась — окно, без сомнения, позаботились запереть снаружи. Отчаявшись, он приник глазом к щелке между досками.

Высокие, в два человеческих роста факелы, воткнутые в рыхлую землю по всем четырем углам двора, казалось, изнемогали от горячего усердия. Они ярко освещали деревянный помост, сооруженный впритык к дальней стене. На помосте красовался Галл. Красноватый пляшущий свет делал его изуродованную, всю в рубцах физиономию еще более зловещей, вдвойне ужасной для жалобного стада, толпящегося за его спиной.

Они были выстроены по дюжине в рядок справа и слева, девочки, еще только начавшие созревать. Вид бедняжек заставил юного фракийца содрогнуться: их обрядили в белоснежные одежды из ткани столь тонкой, что в свете факелов их полудетские тела являлись взору целиком, вплоть до самых потаенных деталей.

— Да, достопочтенные, вы не грезите. Именно девственницы! Этими нежными овечками еще никто не попользовался. Однако мне сдается, что вы не чужды сомнения. Так поднимитесь на помост, посмотрите, пощупайте!

«Достопочтенные» являли собой не что иное, как сборище оборванных, всклокоченных бродяг, они явно притащились сюда, только чтобы поглазеть, и теперь упивались зрелищем, сопя и тараща гляделки. Здесь же топтались, должно быть, в чаянии «счастливой оказии», несколько бесформенных, жирных старух-сводниц. Кучка людей, одетых получше, стоя чуть поодаль, взирала на происходящее устало и с некоторым отвращением — это были, без сомнения, вольноотпущенники, ищущие, чем бы ублажить своих господ.

Он только теперь обнаружил среди прочих девочек Флавию, маленькую, перепуганную, сиротливую еще больше обычного.

— Ну-ка, мои овечки, мои хорошенькие мотыльки, попляшите немножко, покажите, какие вы красавицы!

Послышался жестковатый звук свирели, и девочки механически задвигались, неуклюже подражая танцовщицам из пантомимы.

Флавия замешкалась, но получив от одной из своих товарок тычок локтем в бок, подчинилась и последовала примеру остальных.

— Всего десять денариев! Десять денариев за любую из этих чудесных крошек! Не надо колебаться, подойдите ближе, пощупайте...

— Ну-с, добрейшая Кальпурния, которую ты предпочтешь?

Необъятная матушка-сводня, малость осевшая под тяжестью бесчисленных побрякушек, подкатилась к помосту. Сердце Калликста едва не выпрыгнуло из груди, когда он увидел, что эта мегера направила свой указующий перст на Флавию. Галл, осклабившись, знаком приказал девочке приблизиться, а когда она отшатнулась, схватил ее за руку и силком потащил к своей жуткой клиентке. Когда последней худо-бедно удалось взобраться на помост, доски которого застонали под ее весом, она принялась восхищенно перебирать, оглаживать толстыми пальцами пряди ее распущенных волос. Лаконичный обмен парой невнятных слов, и Галл сдернул со своей жертвы последние покровы.

Калликст замер в каком-то чарующем ослеплении, заглядевшись на обнаженное тело своей маленькой подружки, дрожащее в охровом свете факелов. Жирные лапы вышеозначенной Кальпурнии шарили по ее намечающимся грудям, скользили вдоль бедер, добираясь до нежной впадины лобка.

— Калликст!

Отчаянный крик Флавии поразил его в самое сердце. Не помня себя, он ринулся к двери, бешено затряс ее, выдирая себе ногти, но дверь не поддалась. В неистовстве он снова устремился к окну, возобновил свои попытки, но и здесь ничего не вышло. Тогда он, словно дикий зверь, угодивший в сеть, завертелся на месте, и тут до него вдруг дошло, насколько ветхи здешние стены, трещины которых кое-как маскировал слой штукатурки и грязи. Юноша разогнался и саданул плечом в перегородку. Она треснула, как иссохший листок, и он мгновенно оказался погребен под грудой обломков в густом облаке пыли. Он просунул руку в образовавшееся отверстие, нащупал брус, вцепился в него и что было сил принялся раскачивать. Наконец тот поддался. Произошло новое обрушение — на сей раз дыра оказалась достаточно широкой, чтобы он смог выбраться наружу.