Порфира и олива - [129]

— По-моему, ты немного слишком драматизируешь, — заметил Калликст, вытирая кровь, выступившую на разбитой щеке. — Тебе ведь случалось сталкиваться и со значительно более трудными положениями, и ты всегда выходил из них с прибытком.

— Все это было раньше! — воскликнул Карпофор, вздыхая, словно истомленный мученик.

— Раньше чего?

— Ну, до проклятия богов, может быть. Все идет плохо, Калликст. Повсюду. Города беднеют, рудники оскудевают, количество земледельцев уменьшается, и земли зарастают дерном. Все должности, вплоть до консульских, продажны. Бремя налогов без конца растет, и богачи предпочитают удирать в загородные поместья, лишь бы не вносить своей доли на общественные нужды. И сверх всего этого еще чума вернулась! Как в самые мрачные дни Марка Аврелия. В одном только Риме она каждый день убивает больше двух тысяч человек. Если так пойдет дальше — вся Империя скоро превратится в гигантский унылый пустырь, лишенный провианта. Он умолк, тяжко засопел, взгляд его подернулся туманом, толстые щеки посерели и подрагивали.

— И... что я могу для тебя сделать?

— Я бы должен был отдать тебя на съедение хищным зверям. Это было бы еще слишком малой платой за твое предательство. Но время слишком тяжелое, чтобы можно было себе позволять поспешные решения. Ты доказал свои способности — уже тем, что сумел выудить у меня эти три миллиона сестерциев, — доказал достаточно, чтобы стоило подумать, не взять ли тебя снова к себе на службу. Если ты мне поможешь поправить мои дела, я не только забуду о твоем преступлении, но дам тебе приличную сумму, с которой ты сможешь опять встать на ноги. Что ты об этом скажешь?

Калликст встал перед своим хозяином в вызывающую позу, подбоченясь. А сам подумал, ошеломленный: «В то время как я ждал кары, мне предлагают вознаграждение! Воистину неисповедимы пути Господни».

— Ну? — нетерпеливо подбодрил его префект.

— Мне жаль, господин. Но есть две причины, вынуждающие меня отклонить твое предложение.

— Какие? — взревел Карпофор.

— Ты, по-видимому, забыл, что я — собственность Марсии. Ты сам преподнес меня в дар первой женщине Империи, так что теперь использовать меня без ее согласия было бы с точки зрения закона ни больше, ни меньше как воровством. Но это еще не все. Надобно тебе знать, что я больше не смогу приносить такую пользу, как прежде. Мой новый господин, которому я взялся служить и отныне принадлежу, категорически запрещает вымогательство, шантаж, махинации с жильем и прочие злоупотребления, к которым ты меня так хорошо приспособил.

— Что еще за новый господин? Ты хочешь сказать, что у тебя есть и другой хозяин, кроме божественной Марсии?

Фракиец молча кивнул.

— Имя этого дерзкого безумца?

— Это господин не того рода, о каком ты подумал: я христианин.

Карпофор вдруг опустил глаза, стал качать головой и, казалось, как-то разом ослабел.

— Ты, значит, христианин...

Наступило молчание. Тяжелое, долгое, оно переполняло комнату. Глядя на префекта, можно было подумать, что он, сломленный, сейчас рухнет без чувств.

В конце концов, он, двигаясь с невероятной медленностью, поднялся, безмолвно побрел к двери, открыл се:

— Уведите его! Отправьте этого человека в тюрьму при форуме!

Тотчас четверо стражников окружили Калликста и без церемоний потащили за собой. Когда они проходили мимо Карпофора, тот процедил:

— На случай, если ты втайне рассчитываешь на вмешательство Амазонки, знай, что император осведомлен о твоих злодеяниях вплоть до малейших подробностей, и не кто иной, как он сам приказал разыскивать тебя по всей Империи. По нынешним временам на недобросовестность смотрят не более милостиво, чем на чуму. Из субъектов вроде тебя получаются отменные козлы отпущения.

Калликст ничего не ответил. Его взгляд встретился со взглядом Элиссы. Она опустила голову. Он мог бы поклясться, что она плачет.

Глава XLVI

Фуск Селиан Пуденс, префект города, в третий раз нервическим жестом положил свои стиль рядом с восковой табличкой.

Он все не мог набраться решимости скрепить своей подписью приказ, который, рассуждая логически, он должен был дать неизбежно.

Калликст... Это имя напоминало ему отроческие годы, дружбу, беспечность, собрания почитателей Орфея, часы жаркого юношеского общения. Оно же, увы, приводило па память скандал, разразившийся четыре года тому назад, он тогда стал главной темой городских пересудов: пресловутый крах Остийской ссудной конторы. Он-то и был поводом, в связи с которым Фуск узнал, кем на самом деле являлся фракиец. Конечно, в последнее время чутье подсказывало ему, что там есть некая тайна, однако скромность, принятая между почитателями Орфея, всегда побуждала его обуздывать желание побольше узнать о своем друге. Но, как бы там ни было, он ни на мгновение не мог бы себе представить, что в действительности Калликст всего-навсего простой раб, да к тому же вор.

Что же теперь делать? Карпофор, его собрат, ведающий анноной, сдал ему этого человека нынче утром, на ранней заре. На него, Фуска, как на городского префекта, возлагалась обязанность приговорить арестованного самому или передать в руки властителя, что одно и то же. Он вновь взялся за стиль и начал выписывать им какие-то буквы. Однако очень скоро, охваченный возмущением, яростно стер большим пальцем знаки, начертанные на мягком воске, и в который уже раз снова развернул папирус, содержащий сведения о деле Калликста. По сути, в чем его обвиняют? В том, что хитростью умыкнул у этого хорька Карпофора сколько-то миллионов сестерциев. Фуск должен был сознаться себе, что он находит этот поступок скорее похвальным! Был еще обман, он врал насчет своего происхождения. Но разве оказанные услуги не компенсируют этих поступков, причем с лихвой?