Пора услад - [16]

Я видел искренность и серьезность Ч., и меня даже начала мучить совесть, что я, по-видимому, напрасно обидел его в кафе, указав ему на его ничтожное положение и насмешливо усомнившись в его принадлежности к сословию художников. И если бы я руководствовался не разумом, а своим романтизмом, то, пожалуй, был бы рад сейчас щедро поделиться с ним деньгами без всяких услуг с его стороны. Но по всегдашней моей подозрительности и мнительности мне, конечно, оказалось слабо проявить такое аристократическое благородство, — я подумал о том, что деньги-то мои, без сомнения, захапает да еще в душе и посмеется над моим пресловутым романтизмом, позволившим ему так ловко меня раскрутить.

К тому же я чувствовал, что за его алчным интересом к деньгам, никак не вяжущимся с его свободными рассуждениями, должно скрываться что-то не совсем обычное — во всяком случае, не только нужда, полуголодное существование или стремление к выпивке.

— Судя по всему, ваши картины не очень-то раскупаются? — поинтересовался я со всей возможной деликатностью, когда мы приостановились неподалеку от ярко освещенного ресторанного входа, провожая взглядами входящие и выходящие парочки.

— А у вас купили хотя бы одну? — покосился на меня Ч.

— Не-ет… — признался я и поспешил добавить: — Впрочем, у меня на то имеются еще и свои личные, особые причины.

— Ну-ну?

— Я вообще никогда не понимал, как это возможно продавать свои полотна, отдавать их в чужие руки, расставаясь с ними, может быть, навсегда, чтобы, может быть, больше никогда в жизни их не увидеть…

— Вообще-то это взгляд сквалыги, а не художника, — снисходительно заметил Ч. — Но я вас понимая…

— Ах, вы все-таки понимаете! — снова начал распаляться я, изумляясь его неукротимой наглости.

— Ну так попробуйте просто выставлять свои произведения, — мягко посоветовал Ч. — А нет, так займитесь, что ли, литературой…

Я уже хотел взорваться, но тут Ч. хлопнул себя по лбу и энергично потянул меня за рукав.

— Кажется, круг начинает сужаться! — воскликнул он. — Думаю, мы вот-вот обнаружим ее!

Не издевается ли он надо мной, подумал я, но, посмотрев на него, отбросил подозрения: Ч. был бледен, словно перед инфарктом, и у него на лбу выступили блестящие капельки пота. Он сделал очередную пометку в своем колдовском блокноте, и мы продолжили таинственную экспедицию.

Я, однако, не собирался сдаваться без боя в нашем «принципиальном» споре.

— Хорошо же, — сказал я, возобновляя прерванный разговор, — к слову «художник» действительно почему-то особенно тяготеет эпитет «бедный», и мне, в частности, не удалось сколотить на искусстве денег. Но вы-то, вы! Вы все-таки «лучший художник» и могли-бы иметь, наверное, хотя бы минимум.

— В вашей логике есть что-то примерно местечковое. Вам никто не замечал этого? Вам бы немножко развить в себе эти качества, и вы действительно могли бы процветать… Не обижайтесь! — попросил он меня, предупреждая мое раздражение. — Ведь у нас коан как-никак. Вы не спорьте со мной, а наматывайте на ус, что говорит мастер. Перед тем, как спорить, просто поглядите на свое отражение в зеркале и увидите, что у вас нет пока никаких оснований не только проповедовать свои идеи, но даже спорить.

— Жестокая, но правда… — снова был вынужден признать я. — Но вы сами-то давно ли смотрелись в зеркало?

— Ох, из вас получился бы отменный процентщик. — вздохнул Ч. с какой-то смертельной усталостью. — Конечно, вид у меня убогий, и это якобы дает вам основание ставить нас на одну доску…

— Вовсе нет, — вставил я. — Главным образом, ваш гипертрофированный интерес к деньгам…

— Вот что я вам скажу… — Ч. даже остановился и привалился плечом к стене, словно опасаясь, что признание лишит его последних сил. — Во-первых, я вовсе не так уж нищ, как вам кажется; у меня имеется изрядная сумма. А во-вторых, я бы мог иметь в тысячу крат более того, если бы не был самым жестоким и вероломным образом обворован… Вот моя трагедия — я обворованный художник!

— Украли ваши картины?

— Не картины… Одну картину!

— Всего одну картину?

— Господи Исусе, да как вам, твердолобому, объяснишь? Одну, одну картину… Она одна-единственная только у меня и была!

— Что-что? — поразился я. — Вы — «лучший художник», и вы создали только одну-единственную картину?!

— Это вы, может быть, напишете тысячи картин, и все равно не будет от того никакого толку, — хмыкнул Ч. — А я создал…

Тут он поманил меня пальцем, чтобы я наклонился поближе. В его темных глазах с воспаленно вывернутыми красными веками набухли мутные слезы.

— …А я создал АБСОЛЮТНУЮ картину, — прошептал он и крепко сжал губы не то от боли, не то от гордости.

Признаюсь, я не удержался и в первый момент рассмеялся, но потом сразу обнял его за плечи, успокаивая:

— Не сердитесь, это у меня нервный смех… Вы успокойтесь, все уладится!

Теперь-то я не сомневался, что передо мной сумасшедший. Я сам творческий человек. Я решил после нескольких сочувственных фраз наконец поскорее отделаться от него.

— Как же это произошло? — задушевно спросил я.

Но он уже вполне овладел собой и, снова подхватив меня под руку, увлек дальше со всей своей горячечной энергией.