Пора по домам, ребята - [33]

— А, Сташек. А я-то боялся, что ко мне не зайдешь.

— Видишь ли, наш капрал, который лежал здесь…

— Знаю. Я по ночам не сплю. Видел, как суетились возле него, пытались спасти. Забираешь его с собой?

— Начальник госпиталя разрешил.

— Умный человек. И сердце у него доброе. Криком строгость на себя напускает. На меня тоже кричал, когда мне уже совсем жить не хотелось.

— Ваня! Не сердись, что вмешиваюсь в твои дела. Но ведь мы же с тобой договорились все друг другу говорить. Начальник госпиталя утверждает, что на протезах можно ходить, что он заказал для тебя специальные…

— Перестань, не надо! Знаю, что я не один, не я единственный. Таких, как я — тысячи. Таких и даже еще больших калек — без рук, без глаз. Знаю. Но от этого мне не легче. Мне до сих пор еще кажется, что достаточно засунуть руку под одеяло, чтобы удостовериться, что они там. Они даже болят у меня временами, немеют… А знаешь, чего я больше всего боюсь? Встречи с людьми с Поймы. Думаю про себя, лучше бы меня совсем укокошили — по крайней мере вспоминали бы таким, каким я был. Пожалели бы, что такой молодой, а где-то там на войне голову сложил, повспоминали бы, как водится, и со временем забыли. А так что? Кому я нужен такой? Они знают, знают… Я написал бабушке, как было не написать? Любка тоже знает. Пишут мне, утешают, уговаривают поскорее вернуться. Но зачем, Сташек, зачем? А там у нас сейчас уже, наверное, весна. Пойма очистилась ото льда. Начался сплав. Время охоты на тетеревов. Тайга смолой, солнцем пахнет. Перебросить бы ружьишко через плечо, свистнуть собаку — и в чащу! А вечерком, когда вдоволь налазишься, устанешь, усесться на берегу какой-нибудь речушки, сварить ухи, дыму понюхать…

— Ты должен туда вернуться, Ваня, должен. Ведь это твой родной край, там твой дом. Со временем все встанет на свои места…

Все, что принес с собой, он выложил на табуретку у койки. Оставил на всякий случай адрес полевой почты и адрес своего дяди в Калиновой. Обещал вскоре навестить, ведь в госпитале остаются Дубецкий и эта девушка. Обнялись на прощание.

— Держись, Ваня, вот увидишь, все со временем образуется, — повторил он еще раз с порога.

Ваня поднял над одеялом худую руку.

А теперь Сташеку было ужасно неловко и стыдно за эти пустые, избитые слова, которые он, уходя, сказал. Лучше было бы ничего не говорить, не жалеть, не оправдываться. Но ведь так принято, так люди утешают друг друга. И один за другим повторяют, как попугаи, эти слова. Он решил заглянуть еще к Эве и Кларе. И, пораженный, остановился в дверях. Клара в белом халате, в каких ходили все санитарки, вытирала пыль со стеклянного шкафчика. Она была так поглощена работой, что не заметила, как вошел Родак. Ее необычной седины волосы были собраны в изящный пучок и так не вязались со слегка разрумянившимся, нежным лицом. Неужели та врач-капитан была права? Эва приложила палец к губам, показывая, чтоб он молчал. Он кивнул и попятился за дверь. Спустя минуту она вышла следом за ним.

— Ну как дела?

— Ее совершенно не узнать. Как только попала в госпиталь, сразу ожила. Уже вчера вечером, когда девчата забрали нас к себе, Клара словно очнулась от летаргического сна. Вначале вспоминала Варшаву, восстание, госпиталь. Надела халат и разговаривала со мной совершенно нормально. Спрашивала, что мы будем здесь делать. Я сказала, помогать раненым, что здесь лежат и наши солдаты. Обрадовалась, ей сразу же захотелось пойти, как она выразилась, на дежурство.

— О Яцыне она знает?

— Что ты! Упаси бог.

— Докторша говорит, что ты должна какое-то время побыть с ней. Как ты, согласна? А мы забираем Яцыну и сразу же возвращаемся в батальон.

— Если надо — останусь. Жаль мне ее…

Скрипнула дверь. Выглянула Клара.

— Эва, где ты? — Ее взгляд был совершенно осознанным.

В глазах мелькнуло удивление, когда она заметила Родака. Сташек не знал, как вести себя. Боялся испугать ее.

— Я здесь, Кларочка. Разговариваю с паном сержантом, не узнаешь его? Это с ним мы приехали вчера.

Клара взглянула на Родака раз-другой. Видно было, что она пытается что-то вспомнить, но так и не вспомнила. Родак улыбался и по-прежнему не знал, как вести себя.

— Ну да. Раненых в госпиталь привезли. И вы ехали вместе с нами.

— Это пан сержант Родак. Не узнаешь?

— Нет, не узнаю, — прошептала она. — Эвочка, а когда мы пойдем к раненым? Наверное, уже пора идти на дежурство.

— Пойдем, Кларочка, только надо спросить сначала у докторши. Заканчивай вытирать пыль, а я сейчас вернусь.

— Хорошо… А вы, пан сержант, останетесь с нами? — Она обратилась к Сташеку и посмотрела на него огромными, вопрошающими глазами.

— К сожалению, я должен возвращаться в часть. Но я буду сюда приезжать и обязательно навещу вас.

— Ну тогда до свидания. — Впервые он увидел на ее осунувшемся лице грустную, застенчивую улыбку.

— До свидания, Клара…

Движение на шоссе было небольшим. Изредка навстречу проезжал военный грузовик. По обеим сторонам дороги, в низинах, колыхались хлеба, поблескивала в лучах заходящего солнца гладь озер. Людей почти не было видно. А вокруг раскинулась невозделанная земля. Повсюду мотки колючей проволоки, стальные противотанковые «ежи», разбитые, покореженные, ржавеющие танки, орудия, автомашины и обозные повозки.