Пора по домам, ребята - [32]

— Встретил Тылюткого… Черт бы побрал. Такой парень, такой парень! Так радовался, что скоро демобилизуется. Жена молодая, годовалый ребенок. В партизанах навоевался, по лесам побродил, до Берлина дошел. И вот тебе на… Забираем его?

— Начальник госпиталя разрешил. А как у тебя, с батальоном разговаривал?

— Не удалось. Не могли соединиться. Знаешь, комендант города хочет с тобой поговорить. Они этого немца оставляют у себя. «Как это, говорю, ведь я же его взял в плен, отвечаю за него и должен доставить в свою часть». А они мне на это — не все ли равно, у кого фриц будет сидеть в каталажке, а им он нужен, это, кажется, какой-то важный эсэсовец и подходит им для комплекта…

Было далеко за полдень, когда они отправились в обратный путь. Дубецкий остался в госпитале, поэтому за рулем сидел Родак. Рядом с ним, в кабине, — Тылюткий, а в кузове — гроб Яцыны, Гожеля и Браун. Чтобы добраться в Зеленое до наступления ночи, Родаку пришлось все время жать на газ. Тылюткий молча и тупо смотрел вперед.

— Выдадим тебе справку, сержант, пленный все равно записан на твой счет. А у нас к нему есть несколько вопросов. Этот мерзавец был со своей дивизией на Украине. И ему придется за все ответить.

— Да, но ведь мы схватили его рядом с местом расположения батальона, а там обстреляли наших бойцов… Гроб вот везу обратно. Может, он кое-что расскажет об этом…

Обещали «надавить» на него и если что-то узнают, то дадут нам знать. «Черт с ним, с этим фрицем, одной заботой меньше, — размышлял Родак. — А то Гожеля сгоряча может врезать ему за Яцыну». Да и за себя Сташек тоже не ручался. Пожалуй, не сдержится, видя, как эта эсэсовская морда сидит рядом с гробом Яцыны, смотрит на него да еще втихую радуется несчастью, которое их постигло…

Яцына попал в батальон из пополнения уже на территории Польши, когда шли бои на Висле. Прислали тогда несколько десятков человек. Солдатами они были опытными, почти все из партизанских отрядов. Это от них, от Яцыны, Бжозовского, Скуры, Сташек и другие бойцы-сибиряки узнали о том, что творилось в Польше во время гитлеровской оккупации. Они рассказали им о карательных операциях, о вывозе людей на принудительные работы в Германию, об Освенциме, об уничтожении почти всех польских евреев. Ну, тут и началась политика, потому как один из Армии Крайовой, другой из Армии Людовой, а третий — из Батальонов Хлопских. Сташек уже точно не помнил, где раньше воевал Яцына, кажется, в Батальонах Хлопских, поскольку был родом из деревни, откуда-то из Люблинского воеводства. Поэтому не удивительно, что образ Польши, по которой Сташек тосковал, к которой издалека и с таким упорством шел, приобретал теперь для него новые, сложные черты. Даже сейчас все еще не может понять многих вещей, и сомнения его часто мучают… Яцына был отличным солдатом: спокойный, опытный, серьезный. Когда они стояли в Праге, едва Вислу сковало тонким льдом, он перебрался с несколькими ребятами на ту сторону и притащил «языка». Вернулись без потерь. Или на Поморском валу, где так искалечили Ваню, — на участке наступления их роты оказался немецкий бункер. Он находился на возвышенности, замаскированный в сосновом лесу, и держал под прицельным огнем всю местность. И, как всегда у немцев, ни одной бреши, ни одного кусочка мертвого пространства. Артиллерия никак не могла подавить его. Пехота несколько раз поднималась в атаку, но всякий раз, наткнувшись на заградительный огонь станковых пулеметов, падала на землю, как дырявый забор, из которого вырвали штакетник. С небольшого соседнего озера стлался туман. Родак даже теперь чувствовал скрежет песка на зубах, тающий мокрый снег во рту, в который он старался уткнуть как можно глубже голову. И непреодолимое желание провалиться под землю! Ведь сейчас снова прозвучит приказ идти в атаку. И вот тогда-то Яцына, Вуйцик и Крапива предложили командиру роты — им был тогда поручик Добия, который погиб две недели спустя, — уничтожить бункер, обойдя его с фланга. Добия согласился. Рота лежала, зарывшись в землю. Притаившийся бункер молчал. Яцына и двое бойцов поползли, атаковали бункер с расстояния в несколько шагов, оглушили и ослепили гранатами находящихся в нем немцев. Добия поднял роту. Немцы не выдержали, начали выскакивать из бункера, отходить, убегать. Наши пошли вперед и прорвали оборону.

Сташек ворвался в бункер и только удивлялся, какая это была крепость. В бункере находилось почти два взвода эсэсовцев, три станковых пулемета, минометная батарея и даже 75-мм пушка на вращающейся оси. А они на эту бетонную махину бросились втроем, только с гранатами и автоматами! Если бы не Яцына, кто знает, сколько наших ребят осталось бы лежать перед бункером. Из такого пекла вышел цел и невредим, и вот теперь… «Кому что суждено»… Чепуха. Конечно, чепуха. Подставь свою голову снайперу — и тебя как не бывало. А будешь осторожным — голова останется на плечах. Это верно, но ведь и с тобой может что-то случиться, как с Яцыной или Ваней…

Когда он вошел в палату попрощаться, Ваня лежал, высоко опершись головой на подушки, и смотрел в окно, за которым нежными весенними листьями шелестел каштан. Только теперь Сташек полностью осознал, как извело это страшное несчастье его друга.