Пора охоты на моржей - [14]

И вдруг месяца через два Владик заговорил по-чукотски. Когда и как это случилось, он даже не заметил. Заговорил так, словно знал этот язык с пеленок. И странно — такого не произошло с братом. Правда, он пока еще не сошелся так близко с чукотскими ребятишками, как Владик, и к ним, малышам, относился снисходительно, всегда подчеркивал, что он старший и детские забавы его не интересуют. Он уже перешел в третий класс и очень часто воспитывал своего братишку, считая его отъявленным хулиганом: его целыми днями не было дома и найти его было невозможно.

А у Владика дел и забот непочатый край, ему интересно все в этом чукотском поселке: и скала Ёпын, откуда увэленцы все время наблюдали за морем, следили за моржами и китами, и огромные челюсти китов, вкопанные в землю, на которых лежали большие кожаные байдары, и глубокие ямы — увэрат, где хранили чукчи мясо и жир, и увлекательные игры. И он, забывая обо всем на свете, заигрывался допоздна. Но его сверстникам родители могли сделать санки из клыков моржа, пращу, костяшки, да и мало ли еще какие вещи, так нужные здесь ребенку. У Владика же их не было: отец все время занят, а они с братом не умели делать чукотские игрушки. Вот тут-то и началась настоящая его дружба с Рычыпом.

У Рычыпа и его жены Рентыт не было детей, поэтому у них в яранге Владика, желанного гостя, кормили моржовым мясом и поили чаем. Пока Владик уплетал за обе щеки мясо, Рентыт снимала с него торбаза, выправляла их, набивала свежей травой, пришивала завязки и, надевая, показывала, как надо правильно завязывать, чтобы обувь не слетала с ног. А Рычып тем временем очень серьезно расспрашивал Владика о делах.

— Вот видишь, сильным становишься, — похвалил Рычып, когда Владик рассказал ему, как он поборол Тутыриля.

— Только вот костяшки с Янкоем по очереди кидаем в уток, — рассказывал Владик.

— Разве у тебя нет костяшек? — спросил Рычып.

— Попробовал сделать сам, но не получается, — вздохнул Владик.

— Почему бы тебе не сделать мальчишке костяшки? — разливая чай по кружкам, заметила Рентыт.

— И верно, — согласился с ней Рычып.

На следующий день, когда Владик увлеченно играл с ребятами и собирался бросить вверх костяшки Янкоя, так как сейчас была его очередь, подошел Рычып.

— Влятик! — окликнул он. — Вот тебе костяшки и праща.

— Ка-а-комей! — обрадовался Владик, отдал Янкою костяшки и тут же запустил свои вверх, закричав: — Вай-вай, тыпиврэгъэк! Вот, вынырнул я!

Костяшки высоко взметнулись вверх, три косточки разошлись, утиная кисточка подрагивала в воздухе. Достигнув предельной высоты, костяшки плавно развернулись и пошли вниз. И к ним навстречу метнулись костяшки ребят.

— Ок, есть! Поймал, поймал! — закричал Янкой, увидев, как его костяшки врезались во Владиковы и опутали их. Кувыркаясь, костяшки упали на землю.

Рычып улыбался. Он был доволен. Игра, в которую играли ребята, называлась «пиврэчит» — выныривание. Один из ребят кидал костяшки вверх, другие старались поймать их на лету своими.

Но вскоре костяшки и праща были забыты. Пришла зима, первая чукотская зима. Владик уже бегал в кухлянке, нерпичьих штанах и торбазишках и почти ничем не отличался от своих друзей. Ему было тепло и хорошо в чукотской одежде. В нерпичьих штанах можно было кататься прямо на коленках с сугробов, отчего штаны быстро протирались и на них образовывались плеши. А когда замерзла лагуна и лед стал крепким, то все забавы и игры перешли на лагуну. У Владика появились чукотские санки — кэнрэт, которые подарил Рычып. Они были сделаны из одного большого моржового клыка, распиленного вдоль. Стоя на санках — кэнрэт, отталкиваясь двумя палками с гвоздями на концах, несся он вместе с ребятами за Кальхеиргином, который волочил за собой «кита», сделанного из старой нерпичьей шкуры, и пытался его загарпунить палкой.

Потом лагуну занесло снегом, и начались игры в чукотский мяч. Начинали ее малыши, бегая вокруг яранги, а когда подходили и включались в игру ребята постарше, то становилось тесно, и все с шумом переходили на лагуну. Делились на две половины: одна играла за «энмыралинов», живших у скал, другая половина — за «тапкаралинов», живших на косе. Вся Владикова компания играла за «энмыралинов», так как родители его друзей были родом из «энмырана». Мяч можно было гнать ногой, хватать руками и бежать с ним. Иногда завязывалась борьба, шла свалка, и было непонятно, у кого мяч. И вдруг, пока шла возня, какой-нибудь малыш вылезал из кучи с мячом, прижимал его к груди, отбежав, кричал: «Вайынкэн! Вот он!» — и мчался от преследователей. Владику очень не нравилось, когда он оказывался под грудой ребячьих тел. На него давили, его толкали, он задыхался и пытался как можно скорее выбраться из кучи.

Кончались в школе уроки, прибегали ребята повзрослее. С ними был и брат Владика. Он оказался хорошим бегуном и рьяно отстаивал честь «энмыралинов». Но малыши не поспевали за ними. К вечеру возвращались с моря молодые охотники и тут же, оставив у входа в ярангу свою добычу, спешили на лагуну. Появлялся общепоселковый мяч, красиво расшитый кружочками, из-под которых выглядывали ворсинки шерсти. Малышей не прогоняли, нет. Просто они не поспевали за взрослыми и, недовольные, сами расходились по домам, так как уже было поздно. А игра продолжалась. И если стояла тихая погода, ярко светила луна, то играли до самого утра. Из каждой яранги хорошо было слышно, как побеждает та или другая сторона поселка. Наутро ребята узнавали, что мяч остался у «энмыралинов» и теперь будет он находиться там до следующей игры, которую опять затеют малыши.