Попрыгунья - [48]

И в зимнем саду его не было.

— Да, но какого черта было его забирать? — спросил Колин, изумленный не меньше.

— Одному богу известно, — Роджер ощутил нарастающее беспокойство, как бывает при встрече с необъяснимым. — Я ничего не могу понять. Единственный смысл этого кресла для них — это его расположение относительно виселицы. А взятое со своего места — не понимаю, что оно им может дать.

Даже такое вполне обычное вроде бы действие, как изъятие кресла, предстало вдруг зловещим. Роджер мог как равный ответить на любой понятный ему шаг противника — но этот был ему непонятен, а как на такой ответишь?

— Да ну, — Колин попытался его успокоить, — просто они малахольные. Вот и мудрят, чтобы умнее казаться.

— Нет, — тревожился Роджер. — Нет, не думаю. У них наверняка есть какая-то причина.

Он уставился на пятачок крыши, где раньше лежало кресло.

И вдруг, вскрикнув, встал на четвереньки, внимательно вглядываясь в поверхность асфальта.

— Что-нибудь нашел? — встрепенулся Колин.

Роджер осторожно подул на поверхность, потом еще. Потом поднялся на ноги и повернулся к Колину.

— Я знаю, зачем они забрали кресло, — медленно произнес он. — Колин, я боюсь, мы здорово вляпались.

— О чем ты, старик?

— Я ошибся, когда говорил, что у них одни подозрения и никаких доказательств. Есть у них доказательство. Видишь тонкий слой серого порошка? Это специальный состав. Они пытались снять с кресла отпечатки, но не нашли никаких — даже Ининых.

Глава 12 Неблаговидный поступок Великого Сыщика

* 1 *

— Спокойно, — произнес Роджер голосом, далеким от спокойствия. — Не будем терять голову. Мы, конечно, влипли, Колин, но обязаны сохранять самообладание.

— Чертовщина какая-то, — расстроенно пробормотал Колин.

— Надо просчитать их ходы, — продолжал Роджер, уже чуточку рассудительнее, — и суметь их опередить. Ты единственный, с кем я могу говорить совершенно откровенно, так что тебе придется мне помочь.

— Да куда я денусь, Роджер!

— То-то, — сурово изрек Роджер. — Потому что, если вся правда выйдет наружу, мы с тобой оба погорим. Я в каком-то помрачении ума поступил как сообщник, решив прикрыть преступника — полагаю, человек может стать сообщником и уже после совершения преступления, и, кстати, не имея ни малейшего представления о личности преступника — любопытно, а? А ты поступил точно так же, решив прикрыть меня. Надеюсь, ты это осознал?

— Боюсь, ты прав. Во всяком случае, если уж сообщник имеется, так это я. Но с другой стороны, все могло быть хуже, если бы я не стер твои отпечатки — хуже для тебя.

— И, возможно, хуже для кого-то еще, кроме меня.

Оба сидели в зимнем саду, куда удалились в некоторой тревоге после открытия, сделанного Роджером на крыше. Роджер еще минут пять после этого ползал на четвереньках под виселицей, высматривая, что еще могла поведать поверхность крыши, но, кроме пары обгоревших спичек, не нашел ничего. Он объяснил Колину, что полиция должна была проделать то же самое и тоже, значит, не обнаружила ни царапин, ни иных следов на асфальтовой поверхности, указывавших на какие-либо признаки борьбы; однако удалось ли ей отыскать что-то еще — движимой, так сказать, природы, — понять было нельзя.

Роджер раскурил свою трубку и продолжал, уже значительно спокойней. Не в пример многим, на него спор действовал умиротворяюще.

— Да, это совершеннейшая правда, Колин. Не сотри ты отпечатки, что бы обнаружили? Этот не в меру любознательный инспектор ведь явно собирался проверить кресло на предмет пальчиков. Он бы нашел мои и, вероятно, пальчики тех, кто выносил кресла на крышу. Но отпечатков Ины Стреттон, за которыми, собственно, охотился, он бы не нашел; и это сделало бы ситуацию еще более щекотливой, чем теперь. Между прочим, — задумчиво добавил Роджер, — как это кресло — одно из четырех — оказалось там, где я его схватил, а именно как раз на проходе от двери к виселице? Это ведь то самое, которое ты свалил.

— Я его не сваливал, — возмутился Колин. — Это оно меня чуть не свалило. Оно валялось на боку. Почему я его и не заметил.

— Валялось, значит, на боку, на полпути от виселицы к двери на лестницу, — рассуждал Роджер. — Оно, конечно, могло там лежать и раньше, когда я стоял в дверях, но я что-то этого не припомню. И его точно не было там в начале вечеринки, когда Рональд водил меня полюбоваться на свою виселицу потому что мы шли с ним вместе прямиком от двери. Кто-то переместил туда это кресло позже. Важно это или нет — кто знает?

— А для полноты картины не хватало как раз кресла, — подсказал Колин.

— Точно. Что, если убийца нес кресло к виселице как раз для придания полноты картине, и в этот момент его что-то спугнуло или отвлекло и он убежал, бросив кресло?

— Очень убедительно, Роджер!

— Да, но придумать убедительное объяснение факту проще простого — когда не знаешь, верное ли оно и когда не вполне осознаешь, сколько еще возможно объяснений того же самого факта, причем не менее убедительных. В этом беда старинных детективных романов, — продолжал Роджер с некоторой назидательностью. — Из каждого факта с помощью дедукции выводится только один вывод, причем всякий раз верный. Великим Сыщикам прошлого везло. В жизни можно вывести сотню правдоподобных умозаключений из одного-единственного факта, и все одинаково неверные. Однако сейчас нам в это вдаваться некогда.