Поправки - [6]

– Они ведь не из кожи, правда?

– Из кожи.

– Как же ты их стираешь?

– Это кожа, мама. Ее моют, как собственное тело.

– Мы должны быть на причале в четыре, и ни минутой позже, – напомнила Инид.

Пещера отрыгнула несколько чемоданов.

– Помоги мне, Чип, – позвал отец.

Вскоре Чип вышел на ветер и дождь, покачиваясь под тяжестью всех четырех родительских сумок. Альфред по инерции шаркал вперед, боясь остановиться: начать движение вновь ему будет не под силу. Инид чуть приотстала, ее донимала боль в бедре. Она прибавила в весе, а в росте, пожалуй, уменьшилась с тех пор, как Чип видел ее последний раз. Она всегда была красивой женщиной, но Чип воспринимал ее прежде всего как авторитет и, даже глядя на мать в упор, не сумел бы описать ее внешность.

– Это что – ковкая сталь? – поинтересовался Альфред, потихоньку продвигаясь в очереди на такси.

– Да. – Чип потеребил мочку уха.

– На вид точь-в-точь старая четвертьдюймовая заклепка.

– Ага.

– Как это делают? Плющат? Молотом куют?

– Молотом, – ответил Чип.

Альфред поморщился и со свистом втянул воздух.

– Мы едем в круиз «Краски роскошной осени», – защебетала Инид, когда все трое уселись в желтое такси и машина помчалась через Куинс. – Плывем до Квебека, а на обратном пути все время будем любоваться листопадом. Папочке очень понравился наш последний круиз. Правда, Ал? Ты ведь получил удовольствие от того круиза?!

По кирпичным оградам домов, тянувшихся вдоль Ист-Ривер, яростно молотил дождь. Чип предпочел бы погожий день, солнечный пейзаж, голубую воду и чтобы ничего не надо было прятать. В это утро дорога напрочь лишилась всех красок, кроме расплывчатых красных тормозных огней.

– Один из крупнейших городов мира! – взволнованно произнес Альфред.

– Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил наконец Чип.

– Чуть лучше – и я окажусь в раю, чуть хуже – в аду.

– Мы в таком восторге от твоей новой работы, – вставила Инид.

– Одна из крупнейших газет в стране, – подхватил Альфред. – «Уолл-стрит джорнал»!

– Чувствуете: рыбой пахнет? Океан рядом, – сказал Чип.

– Нет, это от тебя. – Инид нагнулась и ткнулась лицом в его кожаный рукав. – Твоя куртка очень пахнет рыбой.

Он высвободился.

– Мама! Ну пожалуйста!

Беда в том, что Чипу недоставало уверенности в себе. Прошли те денечки, когда он мог позволить себе эпатировать буржуа. Если не считать квартиры в Манхэттене да хорошенькой подружки, Джулии Врейс, не осталось почти ничего, чем он мог бы убедить себя, что является дееспособной особью мужского пола, – никаких достижений, сопоставимых с заслугами брата Гари, банкира, отца троих детей, или сестры Дениз, которая в тридцать два года была замом шеф-повара в новом филадельфийском ресторане, престижном и процветающем. Чип надеялся, что успеет до приезда родителей продать киносценарий, но закончил черновик только к полуночи во вторник, а потом отработал три четырнадцатичасовые смены в «Брэг Нутер и Спей» – понадобились наличные, чтобы уплатить за август и успокоить владельца квартиры (Чип взял ее в субаренду) насчет квартплаты за сентябрь и октябрь, вдобавок требовалось закупить продукты для ланча, сделать уборку, и лишь нынче под утро он наконец проглотил давно припасенную таблетку ксанакса.[5] Без малого неделю Чип не видел Джулию и даже не разговаривал с ней. Множество нервозных посланий, оставленных на ее автоответчике за последние двое суток, – он приглашал ее пообедать вместе с родителями и Дениз у него на квартире в субботу около полудня и просил по возможности не упоминать при стариках, что она замужем за другим человеком, – Джулия оставила без ответа, молчала и по телефону, и по электронной почте, а это и человека более хладнокровного, нежели Чип, могло навести на весьма тревожные мысли.

В Манхэттене дождь лил как из ведра, вода потоком струилась по фасадам домов, пенилась в раструбах водостоков. Подъехав к своему дому на Девятой Восточной улице, Чип принял из рук Инид деньги, через окошечко передал их таксисту, шофер в тюрбане поблагодарил, и тут только Чип сообразил, что чаевые слишком малы. Он вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки и помахал ими у плеча водителя.

– Довольно, довольно, – запищала Инид, перехватив его руку. – Он уже сказал спасибо.

Но деньги уже ушли. Альфред пытался открыть дверцу, дергая рукоятку стеклоподъемника.

– Не эту, папа! – Чип перегнулся через него и распахнул дверцу.

– Сколько же ты ему дал? – спросила Инид у Чипа; они стояли под козырьком подъезда, дожидаясь, пока таксист выгрузит из багажника вещи.

– Около пятнадцати процентов, – ответил Чип.

– По-моему, ближе к двадцати, – заявила Инид.

– Давай поспорим, прямо сейчас.

– Двадцать процентов – многовато, – прогремел Альфред. – Это неразумно.

– Желаю вам всем хорошего дня, – попрощался водитель, похоже без иронии.

– Чаевые дают за обслуживание, за любезность, – не унималась Инид. – Если обслуживание и обращение особенно хороши, я готова дать пятнадцать процентов. Но если ты раздаешь чаевые автоматически…

– Всю свою жизнь я страдал от депрессии, – послышалось Чипу, или Альфред в самом деле это сказал?

– Что-что? – переспросил он.

– Годы депрессии все изменили. Изменили стоимость доллара.