Поправка Эйнштейна, или Рассуждения и разные случаи из жизни бывшего ребенка Андрея Куницына (с приложением некоторых документов) - [3]
Вас бомбили, когда вам было пять лет? Это не так страшно, как потом, когда вы взрослый. В пять вы не сознаете себя ни живым человеком, ни безличным объектом — вы всего лишь персонаж захватывающей жуткой сказки. А разве бывают сказки с плохим концом?
Да и взрослые привыкли к бомбежкам и ленились бегать в подвал соседнего шестиэтажного дома.
Однажды, когда я был в убежище, сверху сильно ударило. Через полчаса, после отбоя, оказалось, что двухэтажного флигеля в нашем дворе больше нет. На его месте были разбросаны куски стен, отдельные кирпичи, спинки кроватей с блестящими набалдашниками, и еще что-то, на что мне не разрешали посмотреть...
Здесь, вдалеке от дома, в одном из прохладных переулков гостеприимной жаркой земли, я вышел из сказки. Я стал беженцем.
9. ПОВЕСТКА
«Военнобязанному запаса тов. Куницыну Александру Филипповичу.
Приказываю Вам 16 августа с. г. к 10 часам явиться в Кокандский горвоенкомат (ул. Карла Маркса 10, комната № 8). Иметь с собой документы, настоящую повестку, теплую верхнюю одежду, кожаную, годную к носке обувь и валенки, две пары белья, продуктов питания на несколько дней.
В случае неявки к указанному сроку будете привлечены к ответственности.
Горвоенкомат».
10. АНДРЕЙ КУНИЦЫН И ТУШЕНКА
Трогательное отношение ко мне со стороны местного населения омрачалось враждебными действиями соседского мальчика Турсунки, который бил меня, едва я выходил на улицу. Мне была неприятна вражда с Турсункой: она ограничивала свободу передвижения по Средней Азии и отвлекала мое внимание от положения на фронтах.
Вскоре, однако, мы помирились и уже вдвоем с Турсункой бродили с утра по улицам, ели подобранные с земли ягоды тутового дерева, дразнили верблюдов, утомившись, спали на берегах арыков; по пути домой длинными палками сбивали с проезжих грузовиков две-три сахарные свеклы — и, утолив голод, охотничий азарт и страсть к путешествиям, возвращались домой.
Дома было прохладно — от вымытых полов, от виноградника за окнами. На подоконнике в банках с подсолнечным маслом покачивались темно-золотые скорпионы. Мама плакала, потому что Саша уехал в теплушке неизвестно куда, вроде бы и не сразу на фронт, — ведь еще возраста нет.
Мне эти слезы были непонятны. Ну, уехал — и уехал. Значит, надо.
11. ПИСЬМО КУНИЦЫНА САШИ 17 АВГУСТА 1942 ГОДА
«Здравствуйте, дорогие! До места пересадки все было в порядке. Сейчас нахожусь в 250 км от вас. Едем, скорее всего, в Кушку, но говорят, будто по приезде будут распределять, по школам: артиллерийской, минометной и т. д.
Кормят в дороге очень хорошо. Вчера дали на два дня хлеба. Не беспокойтесь. Пока все. Целую всех.
Саша».
12. АНДРЕЙ КУНИЦЫН О ВКУСЕ ВОЙНЫ
Иногда мне давали немного мелочи — и тогда я бежал по потрескавшемуся от жары земляному тротуару к базарчику, у входа в который пожилой узбек торговал мишалдой. Старик, сидевший на корточках у своего ведра, неторопливо принимал деньги, долго пересчитывал, опускал во внутренний карман халата, подшитого ватином, затем, сделав несколько вращательных движений деревянным черпаком, намазывал мишалду — нечто среднее между мягким мороженым и взбитым кремом — на обрывок газеты. Газета называлась «Правда Востока». Слизав с нее приторную, пьянящую, пузырящуюся массу, я оставался с глазу на глаз с окончанием или серединой статьи Эренбурга, перепечатанной из «Красной Звезды».
Сладчайшая приторность мишалды, щеголеватые даже в своей горечи эренбурговы столбцы и соленые мамины слезы на проводах военнообязанного Куницына Александра — таков вкус войны, каким он остался для меня навсегда.
13. ПИСЬМО КУНИЦЫНА САШИ
2 СЕНТЯБРЯ 1942 ГОДА
«Здравствуйте, дорогие мои!
Я знаю, вы очень беспокоились, не получая от меня писем, но так сложились обстоятельства, что нельзя было писать. Уже несколько дней я в училище (пулеметном). Срок обучения 7-8 месяцев. Конечно, в первые дни было трудно физически, вот когда пожалел, что дома ленился делать зарядку. С питанием неплохо, но от посылки я бы не отказался!
Вообще, когда ехал сюда, казалось — еду на край света, а, в сущности, это не очень далеко.
Сегодня сходили в баню, нам выдали чистое белье. Извините, что пишу сбивчиво.
Я очень скучаю за всеми вами, как хотелось бы хоть раз повидаться! Меня беспокоит твое здоровье, мама. Перед тобой задача: сохранить его, сейчас это самое главное, — и ждать без волнений, с уверенностью в том, что придет новая жизнь.
Очень прошу вас, сфотографируйтесь все вместе и вышлите мне карточку.
Андрюшенька, смотри, вставай утром по-военному, а то мне будет стыдно за тебя.
Крепко целую вас. Саша».
14. ПИСЬМО КУНИЦЫНА ГРИГОРИЯ ЛЬВОВИЧА
19 ИЮЛЯ 1942 ГОДА
«Дорогие Аня и Филипп!
Пишу вам из глубокого тыла, куда сопровождал тяжелораненых. Через четыре дня буду снова на фронте. Ничего не знаю о вас; надеюсь, и вы, родные мои, и мои дорогие племяши, и Любочка здоровы.
Самое страшное, что мне, как и вам, не удалось уговорить маму и папу уехать. Мы отступали южнее Киева, и начальник госпиталя разрешил мне отлучиться на 10 часов, чтобы повидать своих. Добираться, сами понимаете, было сложно, я был дома только 15 минут. Никакие уговоры не подействовали. Папа колебался, но мама стояла на своем: „Мы старые люди, нас не тронут. Через три месяца война закончится, увидимся“. И все. Мы попрощались.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.
Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.