ПОПизм. Уорхоловские 60-е - [20]

Он сказал:

– В смысле, где я? Ты знаешь – ты же мне звонишь!

И тогда я сказал:

– У нас камеры готовы, и пятеро парней тут – все готово.

Он поразился:

– Ты рехнулся? Я думал, ты пошутил. Я никогда на такое не пойду!

Мы обошлись симпатичным пареньком, в тот день ошивавшимся у «Фабрики», а годы спустя я увидел его в фильме Клинта Иствуда.

***

Осенью 1963-го я стал все больше ходить с Джерардом на поэтические вечера. Стоило мне услышать, что где-то происходит нечто творческое, как я туда обязательно отправлялся. Вечером в понедельник мы ходили на поэтические чтения Пола Блэкберна в кафе «Ле Метро» на Второй авеню между 9-й и 10-й улицами, каждый поэт там читал по пять-десять минут. По средам там были выступления соло. Поэты поднимались и читали стихи о своей жизни по стопочке бумаг, лежавшей перед ними. Я всегда поражался людям, которые умели складывать слова на бумаге, и любил послушать, как по-новому выражают старые мысли, а по-старому – новые.

***

Практически все массовые мероприятия в 60-х постепенно стали называться хеппенингами – даже у The Supremes такая песня вышла. Придумали хеппенинги художники, но модельер Тайгер Морс добавила в них поп-культуры и убавила искусства, назвав хеппенингами шикарные сумасшедшие вечеринки и показы мод в плавательных бассейнах.

Думаю, на свой первый хеппенинг в церкви Джадсона[18] я попал благодаря Раушенбергу – он там делал свет, мне хотелось посмотреть. Я созвонился с Дэвидом Бурдоном и позвал его с собой на замечательное выступление Ивонн Райнер, в «Ландшафте», – как он потом сказал, лучший танец, что он когда-либо видел.

После одного такого концерта в церкви мы с Дэвидом пошли на еще более похожую на хеппенинг вечеринку у Класа Олденбурга на 2-й Восточной улице. Был приятный воскресный полдень, и все поднялись на крышу – Розенквист, Рут Клигман, Рэй Джонсон, целая куча народа. Тогда Клас стал немного агрессивным, там, на крыше, и было страшновато, потому что он такой огромный, а ограждений там не было, и люди напились и давай пихаться. Клас схватил ножницы, отрезал карман от рубашки Розенквиста, зажал между лезвиями и, потрясая карманом перед нами, сказал:

– Вот сердце Розенквиста.

А потом он подошел к краю крыши и разжал ножницы. Лоскуток выскользнул, и мы наблюдали за его полетом вниз.

***

Еще работая в пожарной студии и захаживая с Джерардом, Чарльзом Генри Фордом и другими в церковь Джадсона на танцевальные перфомансы, я впервые увидел «Компанию экспериментального танца» Джеймса Уоринга с их оригинальными андеграундными, малобюджетными балетами.

Джимми сам делал все костюмы из бус и перьев, просто прикладывая одно к другому, как получалось. Он жил на Томпкинс-сквер в Ист-Сайде, где все еще можно было снимать целый этаж долларов за тридцать-сорок в месяц. Я жил в том районе, когда только приехал в Нью-Йорк, на Эй-авеню и площади Святого Марка. Даже совсем немного работая, можно было позволить себе там квартироваться. Вплоть до лета 1967-го, когда начались наркотики, Ист-Виллидж был, в некотором роде, очень спокойным местечком, где было полно иммигрантов из Европы, художников, черных джазменов, пуэрториканцев – все только и делали что шатались вокруг да около. Там творческие люди с работой не суетились и энергичностью не отличались, рады были просто болтаться по улицам, глазея на все подряд, всем наслаждаясь – зданиями Ратнера, клубом «Джем спа», польскими ресторанами, барахолками, галантереями, – а потом спешили домой записать в дневнике, чем их порадовал день, или поставить какой-нибудь танец, который им навеяло. Говорили, Ист-Виллидж – спальня Вест-Виллидж, в Весте действуют, а в Исте отдыхают.

В начале 60-х танцевальные выступления в церкви Джадсона переросли в полноценный балетный театр. Они могли целый спектакль на 50 долларов поставить – реквизит собрать по друзьям, на Орчард-стрит подобрать материалы для костюмов. Так же было и со ставившимися в кафе «Ла Мама» или «Чино» пьесами, в которых, покинув столики, принимали участие и многие танцоры «Джадсона».

***

В таких местах все было низкобюджетным, если бюджет вообще имелся. Вряд ли Джо Чино хоть раз больше 50 долларов заработал. В конце месяца он пускал шляпу по кругу, чтобы собрать на аренду, но ему так жить нравилось. Приятный был такой, волосатый коротышка, постоянно воевавший со своей макаронной полнотой диетическими таблетками.

Около церкви Джадсона я наткнулся на знакомого, Стэнли Эймоса. (У нас был общий друг, преподававший историю искусств полисменам в Сити-колледже, чтобы, если у кого украдут серебро эпохи королей Георгов, они могли его опознать. Этот друг загремел за что-то вроде «содомии в сауне» и работы своей лишился. Об этом случае все газеты написали, и подозреваю, что им навеяны сразу несколько популярных впоследствии пьес.) Стэнли приехал из Лондона, где он издавал литературный журнал Nimbus. В Нью-Йорке он теперь работал арт-критиком в итальянской газете. Мы были в одной команде во вторничных обходах галерей и вечеринок. На 57-й улице брали передышку и шли в кафе «Уинслоу» на 55-й, чтобы ненадолго отделаться от толпы. Потом мы возвращались на маршрут, а потом были ужины и выпивка с теми, кто повстречался по дороге. Когда я увидел Стэнли впервые, он пытался найти финансирование для собственной галереи, и, казалось, все у него было на мази, но тут его состоятельный спонсор из семьи мичиганских туалетных боссов умер и Стэнли пришлось переехать в квартиру на 3-й улице за углом от церкви Джадсона. Центральную часть этажа, на котором он поселился, занимала мастерская Тома О’Хоргана. Том тогда был музыковедом, что ли (позже он поставил «Волосы»), интересовался древними музыкальными инструментами и сам многие реконструировал. (Два года спустя