ПОПизм. Уорхоловские 60-е - [21]
– Наверное, я всегда был богемой, назовем это так, – размышлял Стэнли. – Я всегда жил на обочине искусства и не слишком в него вкладывался.
Но это он скромничал, сам был готов принять всех творческих людей в округе. У Стэнли вечно драматурги что-то пописывали по углам, танцоры «Джадсона» репетировали, шились костюмы. У него денег особых не было – он покупал и продавал антиквариат и писал на заказ статьи, – но щедрее делиться своим временем и личным пространством просто невозможно.
Назвать танцоров «Джадсона» «компанией» – значит сделать их куда солиднее, чем они в действительности были. Эта «компания» и собиралась-то вместе только перед выступлением, а в промежутках у них всех были побочная работа и учеба. Меня всегда удивляло, насколько мал был мир нью-йоркской авангардной сцены по сравнению с тем, каким влиянием он обладал. Самое большое – человек пятьсот, причем включая друзей, друзей друзей и друзей друзей друзей, как артистов, так и публику. Если приходило человек пятьдесят, уже считалось много.
К югу от 14-й улицы все было неформальным. Village Voice в то время была районной газетой со своеобразным районом охвата – несколько кварталов в Гринвич-Виллидж плюс весь свободно мыслящий мир, от балконов с цветами на Макдугал-стрит до порнографии в Дании. Смесь сугубо местных новостей с международными событиями шла на ура в Voice, потому что интеллектуалы Виллидж были не менее увлечены происходящим на планете, чем тем, что случилось у них за углом, а либералы всего мира почитали Виллидж своим вторым домом.
Главными питательными каналами «Фабрики» в плане персонажей и идей стали тусовка из «Сан-Ремо» и церкви Джадсона и компания из Гарварда и Кембриджа. В кофейне «Сан-Ремо» на углу Макдугал и Бликер-стрит я встретил Билли Нейма и Фредди Херко. Ходил я туда с 1961-го, когда было намного интереснее – несколько поэтов и туча геев с 53-й улицы и Тридцатой авеню. Тогда любили «ходить в Виллидж», в места вроде «Гэслайт» или «Кеттл оф фиш». Но к 1963-му году, зайдя в двери матового стекла с цветочным узором и миновав барную стойку и столики, ты уже встречал в «Сан-Ремо» одних проституток, из тех, что обычно торчат у ограды Вашингтон-сквер-парка и идут сюда с кем-нибудь за пиво. Все амфетаминщики – их называли «а-головые» – сидящие на «спидах» гомики, которые со смеху бы умерли от одной только мысли пойти в гей-бар, «Сан-Ремо» любили, потому что он вообще-то не был гей-баром, почти без этих дурацких клише.
Понятно, там не все были голубыми, но местные звезды – точно были. Большинство посетителей приходили просто посмотреть. Многие ребята из «Сан-Ремо» писали для мимеографического бюллетеня «Тонущий медведь» (названного в честь поэтического журнала под названием «Плавучий медведь»), одного из первых андеграундных информационных листков. Одним из них был Ондин, или Папа Ондин, как его прозвали. Он сидел со своими фломастерами на диванчике за столиком и обозревал касающиеся секса вопросы для читателей своей колонки «Ондин дает полезные советы Повседневности», причем «вопросы» поступали к нему в записках с других столиков, он только успевал отвечать. Однажды днем он прибежал со страшным лицом, кинув сумку на стол, показал в сторону Вашингтон-сквер-парка и в изумлении сказал:
– Парень мне говорит: «А пойдем в гей-бар?!» – Ондин тряхнул головой и засмеялся от возмущения. – Кошмар какой…
В «Сан-Ремо» почти одни «а-головые» зависали. Говорю «почти», потому что, помню, меня познакомили с Герцогиней, а несколько минут спустя ко мне подходит хозяин и спрашивает:
– Ты ее знаешь?
А когда я сказал «да», он добавил:
– Тогда бери ее и валите отсюда.
Я так и не выяснил, что же она натворила, террор ходячий. Она была известной нью-йоркской «невестой», по совместительству лесбиянкой на амфетаминах, и могла любого «а-голового» на место поставить. За все это время в «Сан-Ремо» мне примелькалась куча лиц и тел, которые впоследствии будут день и ночь тусоваться на «Фабрике».
Среди танцоров «Джадсона» я был всерьез увлечен очень ярким, красивым парнем за двадцать по имени Фредди Херко, в танце умевшим все. Он был одним из тех, для кого любой рад хоть что-нибудь сделать, потому что сам он о себе постоянно забывал.
Он был очень хорош во многом, но не мог прокормить себя ни танцами, ни другими своими талантами. Блистательный, но недисциплинированный – с людьми такого типа я снова и снова в 60-е связывался. Таких нужно любить, потому что сами они себя любят недостаточно. Фредди постепенно выжигал себя амфетамином, его темпераменту с его талантом было не справиться. В конце 1964-го он срежиссировал собственную смерть: протанцевал в окно на Корнелия-стрит.
Я любил людей вроде Фредди, изгоев шоу-бизнеса, заворачиваемых с прослушиваний по всему городу. Они ничего больше одного раза сделать не могут, но этот их раз был лучшим. Такие люди звезды по сути, но не по амбициям – не знают, как продвигать себя. Они слишком одарены, чтобы жить обычной жизнью, и слишком не уверены в себе, чтобы стать настоящими профессионалами.
