Поперека - [9]

– Хорошо, хорошо.. не сердись... – она бежала за ним к двери, набрасывая на плечи старенькую дубленку с вышитыми на спине цветами. Уж не собирается ли в таком виде с ним на улицу? – Нет-нет... просто холодно... без тебя... – Уже пытается красиво говорить. Надо будет цветы ей в дверную ручку затолкать, какие-нибудь хорошие розы, она из этого сочинит себе новый грандиозный роман, стихи напишет. Работает она техником на Химзаводе, сейчас предприятие стоит, времени у нее много...

Выскочив на улицу, пряча лицо от прохожих, он быстро зашагал к автобусной остановке. В автобусе, к счастью, знакомых снова не оказалось.

5.

И вот он вновь маячит, раздраженно дергая шеей, перед застекленными алюминиевыми дверями своего института.

– Сучонок! Наверное, отцу-то не рассказал?

А отец его, Карсавин, – здесь, вон, на втором этаже... лаборатория напротив лаборатории Попереки... Высокий, симпатичный старикан. И фамилия какая красивая. Наверное, осердится, если узнает про проделки своего Олега. Ведь никогда между Карсавиным-старшим и Поперекой не случалось никаких ссор и недоразумений. При каждой встрече здоровается первым, опережает молодого коллегу, такая у него привычка.

Правда, лет десять назад Виталий Олегович немного обиделся на Попереку, это когда они вместе полетели (Петр впервые) в США на конференцию. Чтобы не таскаться с чемоданом, да и слегка рисуясь (в фильмах американских видел: многие экстравагантные профессора на свете так делают), Петр взял у дочери рюкзак. Но он не ведал тогда о том, что Карсавин невероятно мнителен и боязлив. Когда садились в самолет, Петр в шутку спросил у него: “А почему вы не с парашютом? Это первый рейс аэрофлота... мне, например, свои люди посоветовали...” Академики из Новосибирска, слышавшую эту фразу, прыснули от смеха. Но, как позже выяснилось, Карсавин всю дорогу над океаном, все четырнадцать часов, сосал валидол...

Когда уже позже, в отеле, Поперека признался, что пошутил, Карсавин рассмеялся звонко, как мальчишка. Нет же, не может он до сих пор сердиться на этакую мелочь, да еще одобрить бесчеловечные действия сына. Когда Поперека защищал докторскую диссертацию, Карсавин, тогда еще не член-корреспондент, одним из первых на ученом совете поднялся и поддержал ее.

И недавно, на семинаре, когда Виталий Олегович не без гордости показал свою публикацию в “Sience”, после того, как Поперека, не удержавшись в силу своего характера, упрекнул ученого, что статья написана туго, уныло, без блеска, а ныне все ученые мира сообщают о своих работах в раскованной манере, это и читается, и воспринимается легче, в ответ на это Карсавин мило улыбнулся и сказал, что согласен с критикой, что цепи академизма и вправду пора срывать.

А вот поди ж ты, каков сын!.. в мерзейшей газете работает, и губы извилистые, как “М”, символ “Макдональда”...

Но если говорить о неприязни, может быть, и твой сын кому-то неприятен своими пухлыми розовыми щеками и щеткой усов, как у Саддама Хусейна. Да шибко ли он умен? Пошел работать воспитателем в тюрьму... А дочь? Заявила: провинция воняет, поехала в Москву, мигом нашла жениха с квартирой и там осталась... И в кого она такая?! Ах, у них у всех, нынешних молодых, странное представление о достойной жизни. Или расчетливость, или полная глупость.

Может быть, и не стоит ввязываться в войну с молодыми? Минуют годы – этот пучеглазый Олег Карсавин устыдится, подойдет, попросит прощения? Но как мне сегодня с людьми здороваться, как вести себя, как жить, черт возьми, если меня хоронят – пусть даже в шутку?

И почему, почему они снова пошли на меня? Уж экология-то всех касается.

Ведь когда с Фурманом мы собирали подписи под иском в Верховный суд, они даже помогали, эти коммунисты. У них везде ячейки, агитаторы. Мои товарищи-неформалы вряд ли собрали больше подписей, чем члены КПСС. Впрочем, тогда в руководстве был Горбачев, и партия уже расслаивалась, надвигались перемены, и, возможно, партийцы, особенно молодые, в самом деле хотели помочь людям своей земли. А сегодня? С чего вдруг я вызвал у них такую ненависть?

Да, я против черносотенцев. Когда черные рубашки повалили на еврейском кладбище несколько памятников, выступил с осуждением... да, я подержал строительство мечети... вас что, ничему не научила Чечня? В конце концов, мы – многоконфессиональное государство, каким, кстати, была и царская Россия, по могуществу которой вдруг стали слезы лить коммунисты, чьи учителя и порушили ее могущество...

Да, я и сам, наверное, не чисто русский. Во мне и украинская кровь (одна фамилия чего стоит!), и татарская или хакасская, скулы вон какие... И жена у меня полуеврейка, Наталья Зиновьевна, в девичестве Майкина. Рыжая красавица с длинным носиком, с божественными ножками, один из лучших кардиологов. По этой причине вы так на меня?

Почему, ну почему-у, как орет блатная певица Земфира с утра до ночи по всем каналам телевидения?

– Петя, привет! – окликнул его коллега, один из ближайших приятелей Анатолий Рабин, узкоплечий, с тонким вытянутым лицом – такими предстают кино-герои из старых широкоэкранных фильмов, когда их пытаются вместить в телевизионный экран. – Куришь?