После душа она надела простой топ и узкую юбку. Это уже было не привычкой, а вполне сознательным шагом к тому, чтобы изменить себя. Эллен нравилась ее новая одежда, в ней она чувствовала себя свободной — а именно к этому она сейчас и стремилась.
С сандвичем в зубах и чашкой чая в руке, Эллен устало шлепнулась на диван и положила босые ноги на подлокотник.
— О радость, о блаженство! — пробормотала она с набитым ртом. — Лучшее время дня!
Она закинула ногу на ногу и улыбнулась знакомому ощущению: диван был продавленный, обивка — шершавой. За последние шесть лет она пять раз меняла квартиру. И все пять раз в новом жилище обнаруживала точно такой диван-кровать с деревянными подлокотниками и вытертой рыжевато-коричневой обивкой! Подобная мебель могла бы получить первое место по дискомфортности. Две большие пружины выпирали из-под ткани, спинка была выгнута совершенно не по человеческой фигуре. Эллен попыталась сесть поудобнее, но безуспешно. Она взяла подушку и подложила ее под спину. Отлично. Теперь нет риска, что вечером, когда она снова будет демонстрировать свое тело, кто-нибудь будет ворчать, что у нее гусиная кожа!
Эллен потянулась за чашкой. Поставила ее на свой идеально плоский, подтянутый живот. Ей вспомнилась дочь. Ласковая улыбка тронула ее губы при мысли об очаровательной кудрявой девочке, играющей на полу среди разбросанных игрушек.
Рядом с этим воспоминанием возникло другое темноволосый, до боли красивый мужчина, сидящий рядом с ней на диване и обнимающий ее за плечи. Они любовались, как играет их дочка.
И, отлично зная, что все это ушло безвозвратно и теперь только причиняет тоскливую боль, Эллен сурово приказала воспоминаниям удалиться и переключила мысли на более безопасные и приземленные радости жизни.
— Счастье — это чашка горячего чая после длинного, тяжелого дня, — радостно объявила она пустой комнате, чувствуя, как усталость медленно уходит через вытертую ткань дивана. — И зачем нужен китайский фарфор?
Без тени сожаления Эллен вспоминала шикарный особняк в Девоне, с целым штатом прислуги, где она выросла. Ее отец, властный и сильный мужчина, отказавшийся от нее в тот же миг, когда она объявила, что выходит замуж за водителя грузовика, неловко чувствовал себя в этом великолепии, как и многие люди, добившиеся всего сами. С грустью Эллен вспомнила мать, нервную женщину, оторванную от своих корней и жившую в полном подчинении у мужа. Эллен была почти уверена, что в этой убогой квартирке она счастливее, нежели они — там.
Удивительно, как переменилась ее жизнь. И больше всего — она сама. Эллен с усмешкой поправила стриженые волосы. Когда-то у нее были роскошные длинные волосы. Люк их обожал. Он любил зарываться лицом в ее надушенные пряди и перебирать их. Но все это в прошлом. С легкой грустью Эллен запустила пальцы в свои короткие волосы.
Сердито пожав плечами, она отмахнулась от назойливых воспоминаний об их разрушенном браке. Теперь это для нее — только прошлый опыт. Негативный. Теперь все иначе. Эллен допила чай и со вздохом сожаления отставила чашку.
У нее еще оставалось полчаса на заслуженный отдых. Шоколадка, которую можно было смаковать кусочек за кусочком; непрочитанный пестрый журнал, одолженный ей одной девушкой на работе. Эллен даже улыбнулась тому, что способна радоваться таким обыденным вещам.
Она задумчиво пошевелила пальцами босых ног. Через полчаса ей предстоит идти на вечернюю работу. Нашла она ее совершенно случайно. После рождения Джеммы она долго болела и брала уроки рисования в качестве терапии. Однажды модель, позировавшая им, объявила, что уезжает за границу, и Эллен пришлось временно занять ее место, несмотря на боязнь позировать обнаженной. Что-то необычное произошло, когда она начала позировать. Она снова поверила в себя. Добрый, милый Пол — их преподаватель — отнесся с уважением к ее стыдливости, весь класс был к ней очень внимателен, и скоро она почувствовала, что может им доверять. Теперь она вполне спокойно могла демонстрировать свое тело, понимая, что зрители заинтересованы исключительно в верном изображении частей человеческого тела. Эти люди были ее друзьями, и ей нравилось видеться с ними.
Конечно, Люку этого не понять. Возможно, если он узнает, то запретит ей видеться с Джеммой. Благодарение Богу, он никогда не приближается к ней! Вздохнув, она принялась стряхивать с живота хлебные крошки. Люк всегда присылал к ней своего преданного помощника, который привозил и увозил Джемму ровно четыре раза в год, когда дочь приезжала на встречу с матерью.
У Эллен затвердели скулы. Люк избегает ее, не может на нее смотреть, как будто она Горгона. Конечно, она ведь совершила смертный грех, уйдя от него, оставив шестимесячную дочку. Никто не вправе поступить так с мужчиной-итальянцем и остаться безнаказанным.
— Вот черт! — пробормотала она сквозь зубы. Несмотря на все предосторожности, она снова предалась воспоминаниям и теперь дрожала, как осиновый лист, в приступе нервной лихорадки и мучительно боролась с тошнотой.
Эллен невидящими глазами смотрела в пространство, спрашивая себя, сможет ли она когда-нибудь перешагнуть через это, превратится ли когда-нибудь ее острая боль в глухую и исчезнет ли совсем? Сколько она ни пыталась забыть об этом и смотреть только вперед, ничего не получалось. Иногда ей казалось, что больше не может этого выносить. Бывали дни, когда она всерьез подумывала, что лучше ей не видеться с Джеммой.
