Понедельник — пятница - [93]

Потом Разин начал рассказывать о себе, и выходило, что перед ним не устоит никакая девчонка, — эти дурочки так и вешаются ему на шею. Должно быть, он не врал. Каждый вечер у нас в заезжей раздавались звонки и девичьи голоса просили позвать Разина. Он нехотя брал трубку и лениво отвечал: «Да… Нет… Не пойду, пожалуй… Будь здорова, киса». Картозия только головой мотал, слушая эти телефонные разговоры.

— Ах ты, черт! — говорил он. — Мне бы твои годы! Ты только не женись. Я вот в девятнадцать лет женился, ну и что? Сыну уже столько же, сколько тебе, у жены радикулит, и развезло ее вдобавок, как бочку.

— Да уж, — поддерживал его сержант. — Я вот тоже рано женился. Повязался по рукам, по ногам. Как мне в командировку ехать — жена в слезы. Я, говорит, знаю, что у тебя бабы есть. А какие там бабы, когда я на двести километров единственный милиционер. Ну, конечно, слово за слово — трах, бах, неделю, глядишь, не разговариваем.

— А я и не тороплюсь, — щурился Разин. — Мне и так недурно.

Он с хрустом потягивался всем своим большим грузным телом — и был похож в это время на большого сытого кота, даже зеленые глаза у него начинали поблескивать фиолетовым.

— Только чего ж ты дома сидишь? — поддразнивал его Картозия. — Эх, мне бы такие телефонные звонки.

— Пожалуйста! — говорил Разин. — Могу познакомить. Мировые есть девчонки. А тут — грузин, восточная кровь… И получится, как в том анекдоте…

Итак, в тот вечер он был особенно словоохотлив. Он успел вовремя замолчать, и Клаша — пожилая женщина, которая жила за стенкой и была вроде коменданта этой гостиницы, а заодно и уборщицей, и истопником, — не слышала его последних слов. Она вошла к нам и сказала:

— На эту коечку к вам гость будет. С женой. Жену-то мы, правда, в прихожей на раскладушке устроим, так что вы тут не очень-то разговаривайте.

Разин оживился. С женой?! Ну, зачем же бедную женщину на какую-то там раскладушку! Может, лучше мужа на раскладушку? Я толкнул Разина в бок: хватит тебе…

Вошел парень, поздоровался и спросил:

— Принимаете? Курить можно?

Курить было можно. Он оглядел нас и весело, будто это доставило ему радость, объяснил:

— Вот ведь как застряли! Говорят, в Тайрюзовку теперь неделю ни пройти ни проехать. А у меня магнитофон, радиоприемник — на себе не потащишь.

Дверь в прихожую из комнаты не закрывалась, и я увидел, как молодая женщина снимает тяжелое, вымокшее пальто. Движения у нее были медленные, усталые, она провела ладонями по лицу, словно пытаясь согнать эту усталость. А парень, ее муж, стягивал сапоги, торопливо разворачивал шуршащую простыню, — ему не терпелось скорее лечь.

— Володя, — тихо позвала женщина. — Помоги мне с этой раскладушкой.

— Ничего, — ответил Володя. — Она легкая.

Он снова оглядел каждого из нас. Взгляд у него был чуть ли не гордый. Ох, до чего же самодовольный был этот парень! «Вот, — казалось, хотел сказать он, — видали, как надо с ними». Картозия отвернулся. Я поглядел на женщину, пытающуюся поставить раскладушку, и в нашей комнате стало тихо. Мы лежали и слушали, как женщина ставит раскладушку. Должно быть, она была вовсе не легкой, эта раскладушка.

— Ты бы все-таки помог ей, — сказал Разин. — Нам неудобно, мы раздетые.

— А, — махнул рукой парень, — я сам сегодня еле живой.

— Придется встать, — сказал Разин.

Женщина слышала наш разговор и торопливо ответила:

— Нет, нет, не надо, уже все в порядке. Только не входите пока, пожалуйста.

Она потушила в прихожей свет, и мы слышали, как она раздевается. Потом раскладушка скрипнула — должно быть, женщина легла.

— Спокойной ночи, — сказала она.

— Спокойной ночи, — ответили мы.

— Вы не обращайте на меня внимания, — сказала она. — Я крепко сплю.

Парень, ее муж, тоже лег и устраивался поудобнее, подтыкая под себя края одеяла.

— Не кури больше, — строго сказал ему Картозия. — И так надымили, хоть топор вешай. Ты что, в Тайрюзовке воспитателем работаешь?

— Ну.

— Видел я тебя там, — объяснил Картозия. — Культура! Я и то перед сном жену обязательно поцелую.

— Обойдется, — усмехнулся парень. — Я ж говорю, что еле живой.

Мы погасили свет и слушали, как засыпает женщина. Она легонько посапывала во сне. Потом заскрипела кровать сержанта. В полумраке я увидел, как сержант встал и, стараясь не наткнуться на стулья, стоявшие возле кроватей, пошел к столу.

— Вы не спите? — шепотом спросил он. — Мне бы только позвонить.

— Валяй, — глухо сказал Разин и зажег свет, как будто нельзя было звонить в темноте.

Сержант долго вызывал Бирюсу. Он сидел у стола в белой казенной рубашке и кальсонах, босиком, а пояс с кобурой и пистолетом был на нем. Наконец Бирюса откликнулась, сержант назвал номер и весь подался вперед от нетерпения.

— Оля? — спросил он. — Это ты? Это я.

Надо полагать, слышимость была паршивая, потому что сержант мало-помалу начал говорить все громче и громче и наконец почти кричал в трубку:

— А Катюша-то как? Катюша как, я спрашиваю? Температуры нет? Устала ты, поди, с ней? Устала, я говорю? Ну ладно, ложись, спи. Спи, я говорю.

Он осторожно положил трубку на место и ладонями пригладил свои прямые, реденькие, просвечивающие на темени волосы.