Понедельник — пятница - [31]
Она листала дальше. Объяснительная записка Дмитрия Ивановича: «…Сутки лил дождь и задерживал склад, который не обеспечил хорошего выхода фанеры».
— Какой дождь? — спросила Галя. — Какие сутки?
— Там написано, — строго сказал Дмитрий Иванович. — Не помнишь?
Ну, действительно, был дождь, вспомнила Галя. Не сутки же! Час, от силы полтора. Это она точно помнила. Ее бригада работала мешковый груз, пришлось прервать разгрузку. Полтора часа. Откуда же в объяснительной записке появились эти сутки? Да если будет проверка, достаточно взять метеосводку за позавчерашний день, и тогда Дмитрию Ивановичу придется краснеть, как школьнику, за свое вранье.
А вот и результат: еще одна телефонограмма из Экспортлеса: «Теплоход опаздывает, и это приведет к простою аккредитива и претензиям инополучателей… Считаем вас ответственными за нарушение расписания».
— Дмитрий Иванович, — тихо сказала Галя, — неужели со всем этим, — она бросила бумаги на стол, — нельзя было разобраться раньше? Ведь вы сняли бригаду на вагоны, хотя знали, что через какие-нибудь полчаса фанера пойдет… Заупрямились. Я же ходила на склад, узнавала.
— А вагоны — это что тебе, игрушечки? За простой вагонов меня тоже дерут будь здоров!
— Вот дождь придумали…
— Напишешь в газетку? — усмехнулся Дмитрий Иванович. — Валяй. Нынче критика снизу в моде.
Ей стало жаль его, точно так же, как тогда, на «Краматорске», было жаль второго помощника. Затюканный человек. Ну, положим, здесь он сам виноват. По-глупому распорядился. А расплачиваться за опоздание «Онеги» придется не порту, а пароходству. Порт отделается таким мелким штрафом, что и говорить-то смешно.
У Гали было странное ощущение: будто перед ней больной человек, уже настолько привычный к своей болезни, что даже не хочет говорить о ней. Ну хорошо, в следующий раз он не снимет рабочих — какая разница? Найдется еще десять, двадцать, тридцать других неполадок, — всего не предусмотришь! — и суда будут простаивать снова. Так было всегда.
Так было всегда, хотя появилось много техники, и молодежь не знает, не слышала даже, что такое «петровский метод». Это выражение осталось разве что только для розыгрыша новичков. «Петровский метод» — работа вручную, как при Петре I.
— Нет, — вздохнула Галя. — В газету писать не буду. Самим надо разобраться. Одной мне, конечно, не справиться…
— Брось ты, Калинина, — тихо сказал Дмитрий Иванович и потыкал в потолок пальцем. — Там поумней нас с тобой люди сидят, да и то… Это тебе не завод. На заводе поставили новую машину — вот тебе и производительность. Или какой-нибудь винтик-шпынтик изобрели… А у нас уже все изобретено.
Этот разговор был ей в тягость. «Все изобретено…» А вот изобрели же моряки «Краматорска» подготовку судна под разгрузку в пути и сократили стояночное время почти на двенадцать часов. Просто день набегает на день, и нет времени подумать как следует. Когда еще не было комплексных бригад, наверно, тоже считалось, что все изобретено.
— А может, — сказала Галя, — все-таки подумать?..
— Думай, — пожал он плечами. — На то ты и общественность. Придумаешь чего-нибудь — медаль дадим или орден. А мне не до орденов. Мне бы, милая моя, выговоров поменьше да инфаркт не схватить. Ну, у тебя все?
Она встала. Да, все. Эта откровенность была обескураживающей. Она знала, что Дмитрия Ивановича ценят и что он в общем-то работяга, а ежели и случаются накладки вроде этой с «Онегой» — что ж, кто работает без ошибок? И ордена у Дмитрия Ивановича есть, как-никак с молодых лет в порту… Все это она знала. И еще знала, что Дмитрий Иванович ей не поможет ничем.
Несколько дней спустя после этого разговора был юбилей Байкова — пятьдесят лет, круглая дата. Он пригласил к себе всю бригаду.
Ребята скинулись по десятке и долго ломали голову, что купить. Приемник? Есть у него приемник. Ковер? И ковер есть. И холодильник тоже. Галя предложила — сервиз. Ей вручили две сотни и сказали: вот и покупай сама, раз предложила. Только выбирай покрасивее, с цветочками какими-нибудь и золотом. И чтоб надпись была на самом большом блюде. Ясно?
Идти с Галей в магазин и тащить сервиз вызвался Вадим Лохнов. Все-таки тяжесть. Они поехали на Невский, и им повезло. Был венгерский сервиз, и с цветочками, и с золотом. Вадим нес тяжеленную картонную коробку и, как слепой, нашаривал ногами дорогу, чтоб не споткнуться.
— Сядем в такси, а? — попросил он. — Я уже весь мокрый со страха. Черт ее знает, как она застроплена…
Взяли такси и приехали к Байкову первыми, задолго до остальных гостей. Галя пошла на кухню помогать Надежде Петровне, жене Байкова, а мужчины хозяйничали в комнатах, потом отправились по соседям — за стульями.
Виновник торжества был еще в старой меховушке; время от времени он заглядывал на кухню и просил жалостливо: «Бабоньки, хоть кусочек чего-нибудь пожевать. Ведь со вчерашнего дня некормленый». Его гнали, и Байков уходил, бросая тоскливый взгляд на салаты и пироги.
Начали съезжаться гости. В маленькой квартире Байкова стало шумно и тесно. Хозяин уже красовался в полной форме, в куртке с бригадирскими нашивками и при галстучке. Из передней то и дело раздавались возгласы, смех, звонкие поцелуи. Запахи кухни мешались с запахом одеколона. Ребят было не узнать. Она впервые видела их всех вместе такими красавчиками. И ее тоже осматривали с удовольствием: вот это да, вот отхватила макси! Потом она почувствовала на себе чей-то взгляд и оглянулась: Дмитрий Иванович. Он только что вошел, и Галя просто не заметила его.
