— Ты о чём опять? — как всегда бесшумно появляясь в комнате, спросила баба Катя.
— Баба Катя, — Юлькин ответ звучал невнятно, как у тяжело больной, — мне кажется… я боюсь… У меня, наверно, высокая температура! Баба Катя, а вдруг я навсегда останусь такой? Я заболела?. Я умираю?
Вылетело же именно это слово! Ещё недавно Юлька сама, без притворства, готова была утопиться. А сейчас испугалась, что так и останется прыщавой уродиной…
— Кажи-ко! Сюда поди. — Баба Катя села у окна, Юльку поставила перед собой, стала поворачивать осматривать.
— Горишь?
— Горю. У меня, наверно, температура больше сорока, — шептала Юлька. — Пусть Шурец сам… для соседей помпу включает… Я не могу… И чешется безумно…
— Да уж куда тебе. Ляжь в постелю, разденься. Ах ты беда!.. — И тихо в Юлькино пылающее ухо: — Купанье ночное кому же на пользу? То-то и оно…
Баба Катя так же бесшумно вышла. Юлька доплелась, допятилась до кровати, откинула простыню, охая и стеная, влезла под неё и разметалась, готовясь к худшему.
Волдыри росли, жгли, горели и кусались.
Оставим на время Юльку с её волдырями в покое. Надоела, признаться. И обратимся к Гале, вернёмся назад.
Почему же Галюха повела себя с отыскавшейся сестрой так странно, почти враждебно, но и смущённо? О чём думала, что переживала в глубине своего горячего, чуткого и сдержанного сердца?
Что оно было горячим — за это можно поручиться. Чутким — тоже. А сдержанным оно было потому, что Галка всё время была занята делом, не то что Юлька-зазнайка. Разным делом, без которого в деревне не проживёшь: работой, хозяйством, бесконечными заботами по дому… Шутка ли — и хату вымой, и двор вымети, кабанчику поесть снеси, гусей выгони да ещё травы им, зобастым, нарви. А тут куры квохчут, и огород полоть надо. Сорняку ведь засуха нипочём!
Но вот если бы разложить по порядку всё, что перечувствовала и передумала Галюха до приезда и с приездом сестры-москвички, получилась бы примерно такая картина.
До приезда. Волнение и смутная гордость. Как же, объявилась родственница, да ещё из столицы! Какова она? Кем себя покажет, приехав к ним, в неизвестную Изюмовку? Самой бы ей, Галке, в грязь лицом не ударить… Хоть и повидала кой-чего, пока ездила с батей и мамой по стройкам, а всё равно тревожно.
После приезда. Гостья — так себе. Вроде больше про свои достижения, английскую школу, гитару да моды болтает, а на их будничную жизнь с презрением поглядывает. Нет, что-то не по душе! Задавала порядочная…
Позже. А в общем, ничего. Случилась неприятность — к ней, Галке, прибежала поделиться, «в жилетку пореветь», как говаривала тётя Дуся…
Своя, значит, всё-таки. Родная. Кровная! В обиду её нельзя давать. А полюбить — можно, хоть сперва и скрытно. Подружкой может стать настоящей! Затаённые мысли бы ей поверять, помечтать, поделиться…
Тут, правда, в отношении Гали к Юльке очень скоро, почти с первого дня приезда, вклинилось совершенно новое чувство — ревность. Галя считала так: если подружки, то одна другой всё должна открывать. Без утайки, до донышка! Если подружки, то уж безразлучные! А в Юльке она очень быстро приметила тщательно скрываемое восхищение старшим братом, Петром. И заревновала. То ли Юльку к нему, то ли его к ней. Словом, раздвоилась. Смеет ли Юлька относиться так к Петру? Ведь только ей, Галке, дозволено следить за ним, жить его интересами, помогать, слушаться с первого слова… А с другой стороны, разве это восхищение зазорно? Что там Юлька! И Жанна расцветает, завидя Петрушу!
Галя очень гордилась любовью молоденькой красавицы фельдшерицы к своему брату. Особенно сейчас. Потому что в тот вечер, накануне ночного Юлькиного побега, в семье Лукьяненок произошло ещё одно важное событие… Но о нём — позже.
А пока снова о Юльке.
Раз уж она лучшая Галина подружка, раз они душа в душу, и стихи заветные вместе читали, и помпу разыскивали, а после ставили, и твисту её Юлька учила — раз так, чем же объяснить, что Юлька одна ночью удрала на водохранилище купаться? Какое там купанье! Не верила в него Галюха ни вот на столечко… Были тут, конечно, ещё причины. Не только то, что Пётр разнёс Юльку в пух и прах. Справедливо разнёс — чего уж там!.. Так почему же она не разбудила ночью, не подошла? Галя-то ведь за Юльку страдала, пока не заснула от усталости каменным, мёртвым сном! Галя-то ведь ждала, что Юлька поделится с ней своими мыслями, горем, переживаниями как с НАСТОЯЩИМ ДРУГОМ. И вдруг утром, открыв глаза, узнала от встревоженных родителей, что Юлька взяла и куда-то сбежала!
К тому же Галюху грызла совесть. Выдала ведь она сестру в то утро! Предательницей стала, вот кем… Взбудораженная Юлькиным исчезновением, когда мать с отцом и бабушка строили догадки, Галя, не выдержав, сказала:
— Может, она ещё знаете с чего убежала? Комнату у нас в доме приезжей курортнице посулила сдать! Да, да, той, что открытку присылала. Теперь, может, испугалась да и…
— Как это — сдать? — не поняла тётя Дуся. — Зачем? Кто просил? Ох безобразница, управы на неё нету. А ну выкладывай всё начистоту!..
Галя и выложила, проклиная свой язык, путаясь и вспоминая Юлькины слова у сарая с червями. Мать с отцом только гневно переглядывались. Баба Катя молчаливым присутствием как бы подтверждала сказанное.
