Помощник. Книга о Паланке - [6]

Оказывается, чиновник некогда был здесь учителем и этого самого приказчика давным-давно знает; создавалось даже впечатление, что у него с ним какие-то личные счеты. Обо всем этом он говорил быстро, бойко, но, если принять во внимание его солидную внешность и общую благожелательность, как-то излишне раздраженно, озлобленно. Он описал того человека по-учительски обстоятельно, скорее всего правдиво, в конце концов, у Речана не было причины сомневаться в том, что он искренне предупреждает его, но что-то во всем этом ему не нравилось. Добрик, так звали чиновника, как-то слишком настойчиво советовал ему избавиться от приказчика, что, верти ни верти, отдавало личной просьбой — услуга за услугу. Он не сказал об этом прямо, даже не упомянул в конторе, а вспомнил на улице, сделав вид, что раньше о том совсем забыл. Смущенный Речан не знал, как ему себя вести.

Ради этого человека он был готов в огонь и в воду, но исполнить просьбу никак не мог. Нет. И так приливы счастья, восторга и благодарности чередовались в нем с разочарованием и горечью. Господи, почему именно он должен решать такие дела? Разве чиновник, если ему этого хочется, не может сам приказать жандармам выгнать оттуда приказчика? А так, ясное дело, плохим будет Речан, раз он его выгонит. И нужно ли от него этого требовать? Он ведь и без того растерялся, неужели чиновник не видит?

Речан был искренне благодарен чиновнику, но оказать ему такую услугу он просто не мог. Выгнать кого-то из дома — да он никогда бы такого не сделал, к тому же, кроме естественных человеческих доводов, у него была и другая причина. Как это ни странно, но, едва чиновник упомянул, что в его будущем жилье прочно обосновался приказчик бывшего владельца, Речан почувствовал радость. Этого человека посылает ему сама судьба: значит, ему не придется начинать здесь одному. Он, разумеется, слышал, какой это необузданный человек, но полагал, что в мире нет буяна, с которым бы он ни поладил. Он не только не был намерен восстанавливать против себя приказчика, но попросту нуждался в нем, а обо всем остальном старался не думать.

Они остановились перед городским домом с побеленным, слегка поврежденным фасадом. Во двор вели двустворчатые деревянные ворота, коричневые, огромные, с богатой резьбой, но чиновник направился сначала к двум ребристым свертывающимся шторам на лавке, с которой кто-то сорвал фирменную вывеску. Шторы были целы, опущены и заперты на ключ. Обе (ту, узкую, на входной двери, и ту, что была на витрине) изготовила Первая моравская фабрика штор Ант. Билека (Брно, Старая).

Мясник, не в силах справиться с волнением, принял из рук чиновника связку ключей, посмотрел в замочную скважину, поискал в связке соответствующий ключ и отпер замок. Прислонился, сильно дернул штору, и она взлетела вверх так легко и стремительно, что ее нижний выступ чуть не отшиб ему нос. Он сконфузился и покраснел оттого, что ведет себя как неотесанный мужик-деревенщина перед таким умным человеком, каким учитель, несомненно, был, и это на некоторое время его охладило.

Он ожидал увидеть покореженный дом, разбитую витрину, простреленную дверь, мусор, пыль, изуродованное оборудование, птичий помет и паутину, остатки мяса и кожи, но ничего этого не было — открыв внутреннюю дверь с синими зернистыми стеклами, он вошел в целехонькую, чисто подметенную лавку, где достаточно было пройтись мокрой тряпкой — и хоть сейчас начинай торговать.

На кафельном полу современно оборудованной лавки действительно не было ни соринки, на прилавке из искусственного белого мрамора он увидел весы, большую серебряную кассу, какие бывают в аптеках, возле прилавка — круглый дубовый пень, на котором лежал широкий топор, на маленьком столике — эмалированное блюдо для сала или шкварок. Задняя стена была выложена белым кафелем, из которого торчали вверх изогнутые крюки.

Речан, расставив ноги, растерянно вертел головой, смотрел в изумлении на своего спутника, которому его энтузиазм был явно по сердцу, и не мог вымолвить ни слова.

— Что скажете, пан Речан?

— Господи боже!

— Ну что, верно я говорил?

— Да, господи! Истинную правду!

Чиновник по-детски улыбнулся, что удивило и порадовало Речана, и, резко распахнув металлическую дверь, показал в полутьму коридора. Этой двери Речан раньше не заметил, потому что она сливалась со стеной и потому что он, как мальчишка, уставился на вентилятор в круглом отверстии под потолком. Вентилятор не двигался, металлические шторки были опущены, и Речан, к своей досаде, не смог сосчитать количество лопастей винта.

За дверью в узком коридорчике он увидел электромотор, прикрепленный большими винтами к бетонному основанию. Один приводной ремень вел от оси к вентилятору, второй, более широкий, — к жестяному капоту холодильного агрегата. Дверь холодильной установки с длинным рычагом металлической ручки была обита узкими, но прочными деревянными планками. Внутренняя часть ее сверху донизу была увешана широкими трубами и крюками, часть левой стороны коридора занимали стеллажи, выкрашенные белой эмалью. Здесь тоже царили чистота и порядок, равно как и в производственном зале — вытянутом помещении с двумя опускающимися над длинным столом лампами. Мощный приводной вал под потолком с двумя выходящими из него широкими ремнями служил для приведения в движение циркулярки, бруска, месилки мяса и мясорубки. Машины были в хорошем состоянии, тщательно законсервированы и покрашены белой краской. Все оборудование было немецкого производства.