Помощник китайца. Я внук твой - [6]

Норма оказалась непроблемным человеком. С ней легко было путешествовать. Вскоре она уже прикрыла глаза, прислонив голову к плечу сидящего рядом пассажира, и просыпалась только, когда пожилые женщины проходили в туалет, перешагивая через неё и кряхтя: «Пропусти-ка бабку, доченька».

Я, наоборот, не спал и скучал по жене, потому что любил её сильнее всего во время разлук. Маленькую дочку я ещё не научился любить, — она только начинала разговаривать, и общих интересов пока не было. Это потом, лет с двух, мы станем проводить вместе много времени, болтать, петь хором любимые песни, вместе готовить на кухне или молчать. А пока я скучал только по жене, и моя любовь усиливалась от лёгкого чувства вины. Так уж выходило, что, когда мы вместе, то во всех спорах был прав я, и её трудно было любить. А в дороге, стоило только переглянуться с какой-нибудь молоденькой сибирячкой, и сразу приходило то сладкое чувство вины и возбуждения одновременно, может быть, ещё немного ревности, и я начинал скучать. Да что там сибирячки, достаточно было поглядеть в окно, потолкаться в вокзалах небольших городков, покурить в тамбурах.

В Турачибите тогда ещё работала старая деревянная двухэтажная заежка с вывеской «Гостиница» над входом. Германский паспорт с орлом на обложке произвёл волнение в администраторше, и она выделила нам лучший номер. Как же удобно путешествовать по стране с младенцами и иностранцами! В номер без всяких просьб с нашей стороны был даже подан чай — смоляной чифирь в грязном стакане. Отказ был понят как проявление скромности.

— Кого вам новый-то варить, когда этот есть? Я почти и не пила его, — с утра как запарила, так и не пила почти. Так что берите и не стесняйтесь. С дороги-то — чайку попить и отдыхать надо.

В этот день Норма впервые увидела деревянный сортир.

— Сергей, где находится туалет, ты знаешь?

— А вот выйдете из… входа, потом налево. Просто задний вход закрыт сейчас, так что вокруг дома пройдёте, там по мосткам таким… блин, в смысле по деревянной дорожке, там и туалет.

— Я не поняла. Можно пройти внутри здания?

— Нет, я говорю, что чёрный вход забит сейчас. Так что выйдете и вокруг дома обходите.

— Он на улице?!

— Ну а где? Конечно, на улице.

— Как интересно! — Она сняла с гвоздика на стене фотоаппарат, надела свою шуршащую куртку и тихонько прикрыла дверь. Неужели в крохотном германском городке её детства не было ни одного сортира на улице?

Норма уронила свой «Никон» в очко. Она нашла длинную жердь, долго ею рыбачила, пока не добыла фотоаппарат, потом отмывала его в луже. Ко мне за помощью она не обращалась и рассказала о происшествии только после того, как всё было закончено, а я пока успел вздремнуть в номере. Я почувствовал уважение к иностранцу, который один на один сражается с неудачами в сибирском путешествии и не поднимает бучу.

Норма Шуберт сумела покорить и моих друзей, у которых мы гостили в Карлу. Даже молдаванская гордость Эрика Костоцкого и великодержавный шовинизм Славки Подсохина пали, эти мужики стали относиться к ней не как к иностранцу, а как к обычному туристу. Любимым словом Нормы было слово нормално. «Вам не холодно? Не жарко? Вы не устали?» — «Нормално».

У Эрика тогда гостило девять человек — семья хиппи; давний, ещё с Кандалакшского заповедника, товарищ с дочкой; трое студентов-практикантов и кто-то ещё. В первый же вечер состоялись небольшие посиделки, пришёл на огонёк и Славка Подсохин. Подливали всё больше Норме. Она не отказывалась, пила белую, не морщась. Потом извинилась и вышла.

Я подождал на крыльце, и скоро она появилась из темноты, утирая платочком рот.

— Вы это… не смотрите на них. Они мужики здоровые, нам за ними не угнаться. А пить, правда, не обязательно. Неудобно получилось, ёлки… Вы, наверное, плохо себя чувствуете?

— Почему ты так говоришь? Всё абсолютно нормално. Мне очень хорошо, и мне нравятся эти люди. — У неё был совершенно трезвый взгляд, она достала сигарету, улыбнулась и перешла на шёпот. — Ты знаешь, у меня только половина желудка. Три года назад мне в Москве стало плохо, я была в больнице, и мне делали операцию. Теперь у меня только половина там. Это удобно, когда надо пить много водки, правда, иногда нужно освобождать место. А раньше — только две рюмки и… — Норма сигаретой нарисовала в воздухе загогулину, — всё, я совсем пьяная. Но, Сергей, это всё-таки секрет, и сейчас я хочу немного делать на них впечатление.

Норма считала, что три года назад ей несказанно повезло. Операция была сделана бесплатно и хорошо. Весь вечер Норма внимательно слушала рассказы об охотничьих подвигах карлинцев, пила и закусывала. И под конец Славка Подсохин перестал хмыкать и кривить губы. Он потрогал свою бороду, перегнулся через стол и прокричал иностранке в ухо:

— Норма, хочешь под парусом по озеру прокатиться? Под парусом — вш-ш-ш, вш-ш по озеру… Я могу тебя маленько прокатить. Покатать, понимаешь? На лодке. Серёгу возьмём, вот Сергея, ребятёшек тоже возьмём и по озеру… Хочешь?

Управляться с парусом Подсохин не умел, но изо всех сил старался. Нам удалось достичь какой-то точки метрах в пятистах от берега, и дальше как-то не пошло. Мы менялись местами, садились по очереди за румпель, разворачивали парус и вправо, и влево. Но, надо сказать, что мощная Славкина фигура всё равно хорошо смотрелась на корме, он показывал Норме окрестности, спрашивал её впечатление и время от времени радостно и громко (чтобы иностранный человек понял его) приговаривал: