Помнишь, земля Смоленская... - [8]
Перед домами, задрав короткий хвост, с веселым ржанием возбужденно носился взад-вперед белый жеребенок. Услышав протяжный гудок паровоза, он застыл на месте как вкопанный, подняв морду и навострив ушки, подобные разведенным лезвиям ножниц.
Протянув вперед руку, Хониев губами позвал:
— Ну!.. Иди, иди сюда, малыш!..
Жеребенок подождал-подождал и пустился вскачь рядом с поездом. Копытца его, чудилось, не касались земли, он походил на лебедя, летящего низко над землей к недальнему озеру.
Километрах в двух от аула казахи косили траву. На угодье шумели, стрекотали машины, в которые запряжены были верблюды и лошади. Верблюды, их было четыре пары, вышагивали не спеша, важно и лениво, с таким видом, будто делали своим хозяевам одолжение, а когда погонщики подстегивали их, они чуть поворачивали вислогубые морды и недовольно косились на обидчиков: эй, поосторожней!.. А вот лошади, тянувшие за собой тарахтящие конные грабли, казалось, не знали устали, они споро переступали ногами, поступь их исполнена была какого-то упорства и неутомимости. Почти все сено уже собрано было в валки, солдатскими шеренгами выстроившиеся на лугу.
Хониев одобрительно цокнул языком, и ему вспомнилось, как он сам работал на сенокосе, управляя конными граблями.
Мутул умел укрощать молодых коней, умел обращаться с ними, хотя поначалу они часто сбрасывали его на землю, и оттого руки и ноги у мальчика вечно были в синяках и ссадинах. Все же, даже прирученные, они сохраняли буйный норов, и их опасались запрягать в косилки, телеги, конные грабли.
Верблюды вели себя спокойней, были выносливей, их ставили на самые трудные работы: перетаскивать тяжелые грузы, выкачивать воду из колодцев, когда нужно было поить овец. Мутул любил, забравшись на верблюда зимой, устраиваться менаду двумя горбами — там было тепло, как на русской печке.
Но в то же время верблюды отличались своеволием и упрямством и капризничали, как малые дети. Если уж им попадала вожжа под хвост и они начинали артачиться, то никакими силами нельзя было стронуть их с места. Сколько ни кричи на них, сколько ни хлещи — они не шелохнутся. Бывало, рассерженный верблюд ложился на землю, подогнув под себя ноги. Кнута верблюды вообще не выносили, и, когда их били, они приходили в неистовство, могли разорвать упряжь, поломать оглобли. Или плевались, вытягивая шеи. В такие минуты к ним лучше было не подходить.
И вот этих своенравных упрямцев Мутул приучил таскать за собой конные грабли.
…Луга, где косили сено, остались позади. Хониев снова взглянул на часы. Ого, скоро уже и ужин!.. Хватит озирать окрестности. Хватит воспоминаний. Пора к бойцам, он ведь хотел позаниматься с ними.
Взяв снайперскую винтовку и баллистические таблицы, Хониев сел на нары и позвал к себе своих бойцов.
Глава третья
ДОРОГА ВЕДЕТ В МОСКВУ
Как тропа внезапно обрывается на берегу реки, так оборвался, остался позади месяц июнь. И новый, июль, возник — как начало тропы уже на другом речном берегу.
Каждый день бойцам зачитывались печатавшиеся в газетах сообщения о ходе военных действий близ наших границ, а потом — сводки Совинформбюро. То, что в них говорилось о постепенном отходе наших войск, о боях за наши города, вызывало у бойцов не столько даже горечь, сколько недоумение. Как же это так — вражеские полчища продвигались вперед по нашей территории! 28 июня гитлеровцы вступили в Минск. Бойцы встретили это сообщение мрачным молчанием, и весь день были как в воду опущенные… Но еще сражалась пограничная Брестская крепость, наши части упорно обороняли многие города, а на отдельных участках предпринимали мощные контрудары. Слыша об этом, бойцы оживлялись, вновь в вагоне искрились шутки, и Токарев, обретая прежнюю бодрость, ликующе говорил:
— Видали, как наши-то немцу жару задают? Э, мы и на Хасане, и на Халхин-Голе показали самураям, как надобно воевать, покажем и гитлеровцам! — Он радушно раскрывал свою табакерку с махоркой, протягивал ее бойцам: — Курите, ребята! И не вешайте головы!
— Курите, братцы, курите, — предлагал и Хониев, распечатывая пачку «Казбека». — Подымите-ка добрым табачком.
— Да, папиросы — класс! Спасибо, товарищ лейтенант.
Бойцы осторожно брали из коробки ароматные папиросы, закуривали, глубоко затягиваясь, наслаждаясь каждой затяжкой, и неохотно, тоненькими голубыми струйками выпускали дым. Они явно растягивали удовольствие…
Чтобы не отставать от бойцов, Хониев тоже сунул в рот зажженную папиросу, первую за свою жизнь, вдохнул дым и тут же закашлялся, к горлу подступила тошнота, на глазах показались слезы. Но он нашел в себе силы пошутить:
— Вот чудеса, вы дым в легкие забираете, а дым от моей папиросы в глаза лезет…
Бойцы засмеялись:
— И курение требует умения!
Хониев все-таки не докурил свою папиросу, выбросил ее наружу.
— Мы угостились лейтенантским «Казбеком», — сказал Токарев. — Теперь неплохо было бы, если бы лейтенант угостил нас какой-нибудь историей. У него их, ребята, полный мешок, уж я знаю. Расскажите что-нибудь, а, товарищ лейтенант? А то что-то я опять заскучал. Дорога у нас длинная, как песнь степняка. А разговоры да рассказы скрашивают путь. Уж уважьте мою просьбу — как земляк. Даром мы, что ли, росли под одним небом, пили воду из одного родника?
Три фронтовых друга — русский Юрий Дронов, армянин Виктор Мурадян, таджик Мирзо Бобаджанов — прошли жестокие испытания на непомерно длинной и трудной дороге войны. Об их судьбе и испытанной в боях дружбе, о героических подвигах и послевоенных встречах рассказывается в повести «Дороги шли через войну». Тему подвига на войне, интернациональной дружбы и боевого братства автор продолжает и в очерке «Тихмяновская высота». Для массового читателя.
Эта высокая награда Родины так и называется — орден Славы... Орден Славы — знак величайшей солдатской доблести, свидетельство беспримерного мужества, стойкости, героизма отважных защитников любимой Отчизны. Его можно заслужить только на полях сражений, только в битвах с врагом, посягнувшим на священные рубежи Родины. И Родина-мать, весь советский народ горячо благодарят, достойно чтут всех тех, чью грудь украшает этот знак солдатской доблести. А ведь многие трижды удостоены этой высокой награды! И вот о них — полных кавалерах ордена Славы, их беспримерных ратных подвигах написана эта книга... А они — это 32 наших земляка. Все они — из Узбекистана!
Снайперы-разведчики Корпуса морской пехоты США были одними из наиболее подготовленных солдат во Вьетнаме. Обладая уникальными навыками, свободой пере-движения, и смертоносной дальнобойной винтовкой Remington 700, снайперы-разведчики были востребованы в каждом подразделении морской пехоты — и настолько внушали страх противнику, что вознаграждение Вьетконга за снайперов-разведчиков было выше, чем за военнослужащего любого другого американского элитного подразделения. Письма, которые писал домой Джозеф Уард, раскрывают редко наблюдаемую сторону войны.
В повести югославского писателя рассказывается о боевых действиях 1-й пролетарской бригады Народно-освободительной армии Югославии против гитлеровских оккупантов в годы второй мировой войны. Яркие страницы книги посвящены боевому содружеству советских и югославских воинов, показана вдохновляющая роль успехов Советской Армии в развертывании освободительной борьбы югославского народа.
В этой документальной повести рассказывается о боевом содружестве партизан разных национальностей в период Словацкого антифашистского восстания 1944 года. В основу ее положены действия партизанской бригады, которую возглавлял Герой Советского Союза А. С. Егоров. Автор книги, писатель А. М. Дугинец, — участник описываемых событий.
В старину ставили храмы на полях сражений в память о героях и мучениках, отдавших за Родину жизнь. На Куликовом, на Бородинском, на Прохоровском белеют воинские русские церкви. Эта книга – храм, поставленный во славу русским войскам, прошедшим Афганский поход, с воевавшим войну в Чечне. Я писал страницы и главы, как пишут фрески, где вместо святых и ангелов – офицеры и солдаты России, а вместо коней и нимбов – бэтээры, и танки, и кровавое зарево горящих Кабула и Грозного.