Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью - [11]

— Пойди-ка ты лучше посмотри, все ли цело у тебя дома, — заключила она, обращаясь к старцу. — Может статься, там тебя поджидает пренеприятное открытие!

— Побег! Но с чего бы ему бежать? — растерянно бормотал старик. — Ведь его и так никто не удерживал…

— Взглянул бы ты все-таки, что у тебя делается дома! — не унималась супруга Ангамбы.

Вняв неустанным просьбам старика, все взрослые мужчины провели эту ночь в долгих, но безуспешных поисках, обшаривая лес и кустарник между Экумдумом и рекой.

В эти времена мы уже обрабатывали только те земли, что лежали по ту сторону реки, и на следующий день, переправившись, как всегда, на противоположный берег, мы обнаружили там Мор-Замбу в набедренной повязке из листьев, с глазами, полными ужаса, такого продрогшего, что при виде его сердце разрывалось от жалости. Глядя на него, нетрудно было догадаться, что за ночь пришлось ему провести. И — о чудо из чудес! — он заговорил с нами, и речь его показалась нам на редкость мелодичной и связной, если, конечно, не принимать во внимание неизбежные при таких обстоятельствах всхлипывания и запинки. Он подробно поведал нам о своих злоключениях.

Мы были потрясены и удручены, узнав, что наши сыновья, родившиеся и выросшие в нашем поселке, наши дети, за которых еще вчера мы могли поручиться без всяких колебаний, едва не совершили настоящее преступление, посягнули на жизнь маленького чужестранца, своего сверстника, который ничем их не задел и ничем перед ними не провинился. Сердобольный старец, приютивший бездомного ребенка, был свидетелем нашего замешательства и понял, что пришло время сразиться с судьбой, воззвав к нашему рассудку. Дождавшись, когда наступит вечер и отцы семейств, по разным делам отлучавшиеся днем из Экумдума, вернутся к своим очагам, он стал посреди улицы, идущей неподалеку от шоссе, и долго трубил в рог, чтобы привлечь внимание, а потом заговорил голосом особенно проникновенным, оттого что он доносился к нам из мрака и казался гласом самого Правосудия, обличающего преступление:

— Сегодня я хочу обратиться к вам, отцы и матери тех, кого и чудовищами-то назвать язык не поворачивается. Вам, отцы и матери, намерен я сказать сегодня несколько слов, задать несколько вопросов. Все ли вы сделали, что в ваших силах, чтобы искоренить ненависть и злобу в душах ваших детей? Сумели ли хорошенько втолковать своим сыновьям, что чужой и безобидный ребенок — существо священное? Да что же это за невиданные нравы появились у нас и откуда они? В дни моей юности мы старались завязать дружбу с чужестранцами, стремились завоевать их доверие, любили их, как собственных братьев; а если пришельцы эти оказывались нашими однолетками, мы встречали их с особой радостью! А теперь их убивают. Я обращаюсь к вам, отцы и матери, произведшие на свет хищных зверей в человечьем обличье. Молите Небо, чтобы вашим собственным сыновьям не довелось оказаться одинокими и безоружными среди чужих людей. Молитесь, чтобы на этой земле, где все может случиться, ваши сыновья всегда оставались здесь, у вас под крылышком, под защитой вашего благословения. Но кому ведома воля Неба?..

Наслушавшись этих проклятий, заключавших угрозу будущему наших сыновей, мы загорелись желанием подвергнуть их обряду очищения и, чтобы выяснить вину каждого в отдельности, учинили такой суровый допрос, что им пришлось признаться, кто из них замешан в злодейском нападении, чем насолил им Мор-Замба, кто задумал преступный план, как и под чьим руководством пытались они его осуществить. Скоро нам стало ясно, что сын Ангамбы являлся одновременно зачинщиком и исполнителем этого дела, а другие подростки примкнули к нему только в предвкушении возбуждающего зрелища.

Мы так никогда толком и не узнали, к каким чудесам красноречия, заботливости и бдительности пришлось прибегнуть доброму старику, чтобы удержать у себя своего гостя после столь отвратительного покушения. Очистительный обряд над виновными завершился всеобщим празднеством, длившимся целый день, и, судя по царившему тогда веселью, можно было подумать, что Мор-Замба отныне окончательно усыновлен племенем, сполна заплатив цену — и какую цену! — за право считаться впредь членом общины.

Как бы там ни было, но в тот день, словно по волшебству, рухнули преграды взаимного предубеждения и недоверия, и теперь Мор-Замба мог, не подвергаясь больше опасности, в одиночку обследовать поселок, который до этих пор почти совсем не знал, бродить по лесам, принадлежащим общине, и, разумеется, купаться в реке.

Эту крутую перемену еще ускорили шаги, предпринятые одной сердобольной женщиной — той самой, которая была убеждена, что у этого бездомного ребенка должна быть мать, и с первого же дня робко попыталась встать на его защиту. После злосчастного покушения она не стала больше скрывать свои чувства и послала к Мор-Замбе своего старшего сына, приходившегося ему ровесником, с деликатным поручением: он должен был убедить юного чужестранца заглянуть к ним в гости. Времена переменились: не без участия доброго старца Мор-Замбу удалось в два счета уговорить, и вот жители Экумдума впервые увидели, как он весело играет с одним из местных подростков. Это зрелище поразило их, ибо, как им раньше казалось, ничто в поведении маленького скитальца не предвещало такой перемены. Шли дни за днями; к Мор-Замбе и его сотоварищу потянулись другие экумдумские ребятишки и после некоторых колебаний, словно ждали, что их будут упрашивать, в конце концов присоединились к их шалостям и забавам. Сын Ангамбы пришел последним и не скрывал своей злобы и недовольства, завидуя дружеским и даже сердечным отношениям, установившимся между чужаком и его собственными братьями, которые вдобавок стали относиться к нему самому как-то холодно, словно собирались объявить ему бойкот. Вскоре дело дошло до того, что экумдумские ребятишки принялись наперебой зазывать Мор-Замбу к себе в гости, где его ждал самый теплый прием. Только сын Ангамбы так и не решился последовать их примеру.