Помни меня - [25]

Грэхем считал свой брак очень удачным. Они с женой прекрасно ладили, и он знал, что другие мужчины завидуют ему из-за того, что у него такая красивая и веселая супруга. Он не понимал, почему иногда испытывал разочарование.

Теперь, когда он смотрел, как Мэри ест, он понял почему. Алисия была для него как кусочек фрукта, очень вкусного и соблазнительного, но который не насыщал его так, как может насытить мясной пирог. Алисия никогда не ссорилась с ним, всегда признавала его правоту, что бы он ни говорил. Она всегда выглядела великолепно, когда он возвращался домой в увольнительную, но страсти, настоящего чувства между ними не существовало никогда.

У Мэри не было и тени той красоты, которой обладала Алисия. Даже если одеть Мэри в самое дорогое шелковое платье, уложить ее волосы в элегантную прическу, она все равно останется той, кем есть на самом деле, — простой деревенской девочкой без светских манер.

И все же она казалась такой желанной, особенно сейчас, вымытая дочиста, с волосами, струящимися по плечам. В ней чувствовался тот вызов, которого не доставало Алисии. Мэри была гордой, смелой, волевой и решительной. Если бы заставить эту каторжницу влюбиться в себя! Грэхем почувствовал, что, если это у него получится, он откроет для себя нечто новое и замечательное. Его возбуждало даже то, что он рискует своей карьерой на флоте, приведя ее в свою каюту. Раньше он не делал ничего настолько смелого в своей жизни.

— Это было чудесно, — сказала Мэри, удивив его своей благодарностью. — И ванна тоже была великолепной.

Она знала, что теперь должна лечь с ним в постель. Согревшаяся и чистая после ванны, с полным желудком, Мэри чувствовала, что готова почти на все. Она почему-то считала, что он не будет груб с ней, если уж позаботился о ней и принес такую хорошую еду.

— Хочешь немного рома? — спросил Грэхем.

— Только чуть-чуть, — сказала Мэри. Она не особенно любила этот вкус, но ей нравилось, как он согревает. Кроме того, Сара предупредила ее, чтобы она пила все, что ей предложат, сказав, что это притупит ее ощущения.

Грэхем вручил ей немного рома в стакане и начал вылезать из своей одежды. Мэри выпила ром залпом, увидев его белые волосатые ноги и вдруг испугавшись, что она этого не вынесет. Ей стало еще страшнее, когда он отбросил в сторону рубашку. У него была куриная грудь и толстый белый живот, который дрожал, когда он двигался.

В своей жизни она не раз видела полуголых мужчин. Рыбаки и моряки часто работали в воде, раздевшись по пояс, у них были крепкие, стройные, мускулистые тела. Мэри думала, что так выглядят все мужчины, и вид неожиданно белого, рыхлого тела Грэхема вдруг заставил ее почувствовать тошноту. Но дороги назад не было, поэтому она нырнула под одеяло, оставляя для него место рядом с собой, и отвернулась.

Он очутился на ней через секунду после того, как оказался в койке, и вжал ее в матрас своим весом. Его руки блуждали по ее телу, а губы прижались к ее губам, как пиявки. Мэри не знала, как отвечать ему. Ее единственным опытом был Томас, который целовал ее нежно и чувственно, так что она желала еще.

Рот Грэхема передвинулся с ее губ к ее груди, он сосал ее так сильно, что стало больно. Мэри слышала его дыхание, затрудненное и тяжелое, как у лошади после долгого галопа. Она почувствовала, как его пенис, твердый и горячий, уперся ей в живот, и, к счастью, он оказался маленьким. Через несколько секунд, уткнувшись лицом в ее шею, Грэхем раздвинул ее бедра и с силой вошел в нее.

Мэри не было больно, но и удовольствия она тоже не испытала. Ей казалось, что шест просовывают в сухую трубку, где для него едва хватало места. Ей не понравилось, как Грэхем схватил ее за ягодицы, хрюкая, как свинья.

Но к счастью, это длилось недолго. Похрюкивание постепенно становилось громче, его тело казалось все более горячим, он потел все сильнее и вдруг глубоко вздохнул и замер, по-прежнему уткнувшись ей в шею лицом.

И только тут она ощутила, что благодарна ему. После всего того, через что она прошла за последние шесть или семь месяцев, ей было приятно чувствовать, как ее обнимают, приятно лежать в теплой удобной постели. Мэри подняла руку и погладила его по шее и по плечам, думая, должна ли она что-то сказать.

Но что она могла сказать? Что она любит его? Нет. Что он возбуждает ее? Нет. И спросить, собирается ли он повторить это с ней сегодня ночью или в другой раз, она тоже не могла. Это еще раз напомнило ей о ее статусе несчастной каторжницы, за которой не признавали никаких прав, включая право на чувства или на какие-то потребности. Мэри была почти уверена, что большинство людей даже не представляло, что заключенные способны думать.

Грэхем сполз чуть-чуть вниз, устроился головой на ее груди и почти мгновенно заснул, крепко обняв ее при этом.

Мэри какое-то время лежала спокойно. Через иллюминатор струился чистый, свежий воздух, и только легкое дыхание Грэхема нарушало тишину. Ей было приятно думать о том, что, когда она уснет, по ней не будут бегать крысы и не заболит от голода живот. И все же она не могла спать, поскольку ей вдруг пришло в голову, что она, возможно, сможет сбежать.