Поместье. Книга I - [4]

Восьмилетняя Ципеле была такой же смуглой, как Шайндл. Ее черные волосы были заплетены в две косички, тоненькие, как мышиные хвосты. В Ямполе к ней приходила жена раввина, которая учила девочку молиться и писать по прописям. Ципеле была добрым ребенком — когда в поместье забредал нищий, она непременно давала ему пару грошей из своих карманных денег. Все ласкали ее и целовали: отец, мать, сестры и крестьянки из окрестных деревень. Ципеле хотела, чтобы папа привез ей куклу и маленький молитвенник — такой она однажды видела у воспитателя из хедера.

По дороге в Варшаву Калман впервые почувствовал себя богачом. Его знали на всех постоялых дворах. Маклеры бежали за бричкой. Мужики, которых он прежде никогда не видел, снимали перед ним шапки и называли его «пан». Даже собаки выказывали почтение. Точно как написано в Притчах: «Когда Господу угодны пути человека, Он и врагов его примиряет с ним»[11].

Последний раз Калман был в Варшаве еще до восстания и теперь не узнавал города. Евреи заселили улицы, на которых им раньше не разрешалось жить. Город заметно вырос. Лавки были полны покупателей, а заезжий двор уставлен телегами, как рыночная площадь. Гец еле нашел место для лошадей. Деревянные тротуары вскрыли и заменили доски брусчаткой. Водосточные канавы углубили, чтобы улицы быстрее высыхали после дождя. Установили новые фонари. В Праге и Воле[12] выросли фабрики с высокими трубами, из которых валил дым. Калман отправился в контору выкреста на Крулевской. Низкорослый, тучный пан Валленберг носил сюртук с высоким воротником, клетчатые брюки и широкий галстук; у него была крупная голова, густые бакенбарды, горбатый нос и черные еврейские глаза. Калман показал документы, что он является арендатором поместья и владельцем известковых разработок. Компаньон из Ямполя подтвердил, что у Калмана безупречная репутация.

Калман говорил на простом, деревенском польском с еврейскими словами. Он произвел на выкреста хорошее впечатление, как раньше на князя. Валленберг угостил Калмана сигарой. После долгого разговора Калман получил заказ на шпалы для императорской железной дороги и задаток. Прощаясь, выкрест подал руку и сказал по-еврейски:

— Удачи!

Калман шел по улице, со всех сторон к нему тянулись нищие: слепые, немые, хромые, горбатые. Он раздавал милостыню и получал в ответ благословения. Зашел с Гецем в кошерную столовую и заказал городские яства: водку, пирог, требуху, бульон с лапшой и яблочный компот. Калман плохо знал город, а времени было в обрез, поэтому он нанял дрожки. Извозчик оказался евреем. Дрожки двигались по мосту, и прохожие не спешили уступить дорогу. Непонятно было, как извозчик умудряется никого не раздавить. Грузчики несли на плечах тяжеленные тюки, торговцы выкрикивали свой товар. Студенты разгуливали с дамочками. Правительство опасалось нового бунта, и повсюду гарцевали конные жандармы с пиками.

Отец жениха, реб Ехезкел Винер, жил на Медовой улице. На двери висела латунная табличка с именем хозяина. Калман растерялся, когда служанка нахально его оглядела и приказала вытереть ноги о соломенный коврик. Реб Ехезкел Винер, маршиновский хасид, оказался низеньким старичком с красным лицом и окладистой серебряной бородой. Его жена носила парик, в который были вставлены гребни. Она беспрестанно улыбалась, а ее быстрый великопольский выговор Калман не понимал. За столом сидел сват, пил чай с коржом. Жених, Майер-Йоэл, высокий темноволосый парень с умной улыбкой, нарядился в замшевые сапожки, суконный кафтан и шелковую жилетку, на которой поблескивала цепочка от часов. Он теребил пейсы и то и дело вставлял в свою речь пословицы и поговорки. Вынув из ящика стола листок бумаги, он расписался на трех языках: еврейском, польском и русском.

— Проверьте его знания, — предложил реб Ехезкел.

— Я сам не могу.

— Пришлите кого-нибудь, кто может. Он сейчас «Хойшен мишпот» и «Кецос»[13] изучает…

У Калмана не было времени на долгую беседу. Он велел записать основные пункты договора, пообещал, что даст в приданое три тысячи злотых и предоставит зятю стол на десять лет. Это не считая подарков. Полный договор о помолвке составят в Ямполе. Майер-Йоэл вручил Калману письмо для невесты, которое он не стал сочинять сам, но позаимствовал из письмовника.

На другой день, рано утром, Калман помолился и поехал домой. Долго находиться в суете большого города он не мог. Там, среди высоких ворот, забыли о Боге. Гец нахлестывал лошадей. Калман размышлял, покачиваясь на сиденье брички. Дела, не сглазить бы, идут прекрасно, но заслужил ли он это? Вдруг на том свете ему, не дай Бог, придется расплачиваться за все, что он получает на этом? Калман дал себе слово, что никогда не зазнается, как варшавские богачи, что останется простым человеком, без всяких фокусов…

Калман еще не успел вернуться домой, а все уже знали, что он получил подряд на поставки шпал. К нему ринулись лесоторговцы, писари и бракеры. Его уверяли, что ему необходимы кассир и бухгалтер. Теперь он не сможет держать деньги в кармане или в сундуке, он вошел в дело, которое должно принести миллионы. В Варшаве Калман встретился с теми, кто покупал у него известь, и они посоветовали ему протянуть частную ветку от известковых разработок до железной дороги. Стоить это будет недешево, но банки дадут кредит…