Помело для лысой красавицы - [42]

Я молчала, чувствуя как соленые капельки обжигают мои щеки.

— Машенька, ты тут? — уже с тревогой спросила Оксана.

Я положила трубку. Я не хотела чтобы она услышала в моем голосе слезы.

Я стала часто реветь в последнее время. Я попыталась вспомнить, когда я ревела в последний раз до этих неприятностей. И не смогла.

Я считала себя сильной, уверенной, мудрой.

Я считала что мне все по плечу.

И вот итог.

Ну да, я и была сильной, играючи справляясь с проблемами в прошлом. Но у каждого есть свой порог прочности.

И я свой прошла…

— Господи, — размазывая слезы, безнадежно спросила я. — Ты же обещал, что тростника надломленного — не переломишь. Понятно, что все в твоей воле, и с твоего попустительства он надломан. Я даже понимаю что перевязать ты его не обещал. Но, Господи! Неужто ты не видишь, что мой тростник не то что надломан — он выдран с корнем и размочален. Я не могу больше, Господи… Ты дал мне ношу более чем я могу снести…

И тут волна боли захлестнула меня, выворачивая в судороге тело под немыслимыми углами.

Я кое — как свернулась калачиком, баюкая боль внутри, боясь вздохнуть, однако тут же пришел новый взрыв, и я закричала…

Я не думала, что боль будет такой. Она обходила всегда меня стороной, ее не допускали ко мне — сначала лекарства, а потом Оксанины отвары. Я была просто не готова к такому…

Усилием воли я поползла к дорожной сумке, нашла прописанные Энглманом анальгетики и принялась методично их глотать. На шестой капсуле я остановилась. Много нельзя.

Привалившись к стене, я по-волчьи выла, не в силах справиться, и ждала пока утихнет боль.

Я изо всех сил честно пыталась справиться с ней…

Издалека, сквозь марево боли раздалась трель дверного звонка. К черту. Я никому не открою.

Прошло минут десять, за это время закинула в себя еще пять капсул, а боль никак не отступала, пульсируя во мне. Я бы все на свете отдала, только чтобы от нее избавиться.

Таблетки не помогли…

Дверной звонок не умолкал, и каждая трель впивалась острыми иглами в мои оголенные нервы.

Если бы я была в состоянии встать, убила бы нежданного визитера.

С трудом я взяла пульт от телевизора, щелкнула на канал дверной видеокамеры и увидела Оксану, не отпускавшую руку с кнопки звонка.

Тело действовало быстрее меня. Только что неспособное ни на что, оно рвануло по лестнице вниз, с отчаянной надеждой, что она принесла лекарство.

— Привет, — сказала Оксана, с состраданием глядя на меня. — Плохо тебе?

Я кивнула, судорожно обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь и сползла вниз по стеночке.

— Сейчас — сейчас, моя милая, — засуетилась Оксана, расстегивая свою хозяйственную сумку и доставая оттуда заветную баночку. — На-ка, попей, все снимет.

Она приставила банку к моим губам, и я жадно припала к ней, как к источнику живой воды.

— Хватит, девонька, — Оксана убрала отвар и закрыла пластмассовой крышкой. — Сейчас полегчает, милая. Это что ж ты такое удумала — то, горюшко?

А я чувствовала, как уходит моя боль, словно по волшебству отступая из моего тела. Оксанино лекарство методично изгоняло ее из каждой клеточки моего тела, взамен оставляя бодрость и какую — то светлую эйфорию.

— Я тебя люблю, Оксан, — искренне сказала я наконец ожившими губами. — Дай тебе Бог здоровья!

— Да что ты, в самом деле, — смутилась она.

— Ты в который раз меня спасаешь, — я была переполнена благодарностью к ней. — Я все для тебя сделаю. Я тебе то кольцо достану!

— Точно?

— Клянусь! — твердо ответила я.

Неужто я могла ей отказать… Она единственная меня пожалела.

— Держись, Машенька, — ласково сказала Оксаночка. — Постарайся уж скорее найти перстень, послезавтра как-никак шабаш.

— Послезавтра??? — потрясенно переспросила я.

— Ну конечно, сегодня посмотри на луну, она уже почти полная.

— Так, — тупо переспросила я. — А если я не успею достать перстень?

— Ты меня просто этим убьешь, — помертвело лицо Оксаны от одной этой мысли.

— Ясно, — кивнула я. Будет ей перстень.

— Ты вот что, девонька, — Оксана выставила передо мной из сумки еще две банки. — Храни в холодильнике, ничего с отваром не сделается, а ты не забывай прикладываться почаще. Мне за них ты ничего не должна.

— Оксанка, у меня слов нет, — прошептала я. Для нее этот поступок был подвигом. Мало того что я в прошлом действительно причинила ей много горя, так она еще слыла в нашей среде жадноватой. И тем не менее она кудахчет надо мной, не требует денег за лекарство, несмотря на то что сама она в него явно немало вложила.

Я достану ей перстень!

— Ладно, Окси, ты иди, у меня сейчас дел много будет.

— Рвешься в бой? — улыбнулась она.

— Рвусь, — вздохнула я. Типа у меня есть выход.

Я ее проводила и набрала номер Ленки. Никто не ответил. Значит еще у матери.

Я бесцельно побродила по квартире, потом набрала в ванну воды и легла замачиваться в нее. Почему — то на душе после сегодняшнего секса остался неприятный осадок. Вчера — я была уверена что поступаю верно и иначе нельзя. Успокоила свою душеньку, сделала что хотела, но почему-то стало непривычно смотреть на себя в зеркало. На лбу словно были выведены данные — «Магда Шалавкина». Неприятно… После секса с Вишневским такого не было. Ну да Вишневский — он такой трогательный, как плюшевый медвежонок, старается, бедняга изо всех сил, что невозможно ему после секса доброе слово не сказать.