И папа метнул разгневанный взгляд на «ничтожество», а тот как ни в чём не бывало продолжал молча осушать свой бокал.
— Ты преувеличиваешь, Эжен, — вмешалась тётя Мальвина, стараясь скрыть досаду. — Я прекрасно могла бы взять Поля к себе, но всё дело в Маринетте, дочке покойного Шуке. Ты, конечно, помнишь беднягу? Мать Маринетты умирает, я только что рассказывала Пьеру. Она взяла с меня слово, что девочка будет жить у меня, хотя бы первое время, пока мы придумаем, как с ней быть.
— Нет, ты неисправима! — вышел из себя папа и пожал плечами. — При ваших стеснённых обстоятельствах вам только этого не хватало! Но, надеюсь, твой муж…
— Мальвина права, — положив руку на руку жены, сказал господин Бланпэн. — Мы, разумеется, возьмём девочку к себе.
— А как же тогда я? — так печально спросил Поль, что мама привлекла его к себе и была уже готова на всё, чтобы только утешить его.
Папа встал и прошёлся по залу, пытаясь унять раздражение. Он повернулся на каблуках.
— Э, нет, хватит нежностей, Эдмея, пора положить этому конец, — буркнул он. — А тебе, зайчик, сказано: «Завтра видно будет». Понятно?
Поль не рискнул настаивать, и все расстались, обменявшись более или менее сердечными рукопожатиями и пообещав друг другу вечером снова встретиться.
— Я принесу пирожные. Главное, не готовь ничего, — прошептала мама на ухо тёте. — Ты думаешь, малышу можно будет остаться? Как это сделать? Эжен всё ещё нервничает.
— Не волнуйся, — сказала тётя Мальвина, целуя её, что-нибудь придумаем.
В квартале Старого Порта долго помнили этот вечер и пирушку в «Полярной звезде». Сразу после обеда в таверну забежала Марианна узнать о здоровье Иветты, и тётя Мальвина через неё пригласила к себе в гости всю её семью. Пришлось одолжить стулья у булочницы, поставить ещё один стол; убрать шкаф, который занимал слишком много места, и вытащить не одну бутылку молодого сидра. Мама принесла два больших пакета с пирожными, которые Поль сам выбирал у кондитера на Большой улице, и, когда, чуть попозже, прибыл со всей семьёй господин Клуэ, нагружённый бутылками доброго старого вина, его встретили приветственными возгласами.
— Я всегда говорил, что в тот день, когда снова увижу моего Бланпэна, сделаю только одно: выпью с ним! — заявил он, сияя от счастья. — Ах ты, старый бродяга, вернулся всё-таки! И ни на иоту не изменился — можно подумать, что ходил прогуляться.
Поговорили о «прогулке», потом любовались парусником, не все вместе, а по очереди, чтобы не разбудить Лулу, который спал в комнате с сетями. Старый дядюшка, тщательно выбритый, неузнаваемый, показывал всем контр-бизань.
— Тихо на палубе, разрази вас гром! Ну, что вы об этом думаете?
— Настоящая музейная редкость! — заявил Бернар. — Неужели на судне должно быть так много всего?
— Однако, — возмутился старик, — не собираетесь ли вы учить меня моему ремеслу?
Тут на выручку поспешила Элизабета. Она заявила, чуточку свысока, что её жених — кинорежиссёр и, следовательно, не имеет ничего общего с морским флотом. Кинорежиссёр? С чем это едят? Поняв, что речь идёт о кино, дядя воздел руки к небу. Правда, он не раз слышал об этом изобретении — об огромных, чёрных, как топки, залах, где люди сидят друг на друге, как сельди в бочке, и смотрят всякий вздор, — но он давно уже вышел из того возраста, когда занимаются подобными глупостями.
— Вздор! Глупости! О!.. — задыхалась от негодования Элизабета. — Если вы ничего в этом не смыслите, то лучше помолчите!
— Не будьте смешной, дорогая, — сказал Бернар с присущей ему беспечностью, — ну, успокойтесь!
— Да, да, успокойся, дочка, — крикнул господин Клуэ, помогавший своему другу Бланпэну откупоривать бутылки. — Предупреждаю: последнее слово всегда останется за старым Арсеном!
— Не пора ли за стол? — предложила тётя Мальвина.
Вино сразу же развязало языки, веселье стало всеобщим, а после третьего бокала даже папа чуточку повеселел. Полузакрыв глаза, он откинулся на спинку стула и стал мечтать о том, как он станет приезжать сюда каждое лето.
— Ты будешь рад этому, а, зайчик? — спросил он Поля.
Поль повернулся к нему и, встретившись с ним взглядом, понял, что у него с отцом одна мечта.
— Да, я буду рад! — ответил он. — Очень, очень рад!
— Ну что ж, мы ещё обсудим это вместе! — сказал папа.
— Вместе?.. — Поль посмотрел ему прямо в лицо; волнение душило его, но всё-таки он проговорил чуть слышно: — О да, вместе, правда? Я… я так люблю тебя, папа!
— Зайчик мой… — прошептал папа, и голос его звучал как-то необычно. — А знаешь, зайчик, я очень доволен тобой!
На другом конце стола мама и госпожа Клуэ завязали знакомство и оживлённую беседу; они болтали наперебой. Госпожа Клуэ сокрушённо перечисляла маме все болезни, какие перенесли её дочки, поверяла, в каком возрасте у Элизабеты был коклюш, а у Марианны — корь. Мама в ответ рассказывала об ангине Поля, ужасной ангине, в результате которой мальчик к концу прошлой зимы совсем ослабел; а тут ещё этот переходный возраст! К счастью, пребывание в Дьепе очень помогло её дорогому сыночку, и просто больно думать, что придётся забрать ребёнка в Париж, потому что его не с кем оставить здесь.
