Полярная звезда - [15]

и каждый раз, когда море устраивает нам головомойку, он чуть не опрокидывает нас. Кое-как срубаем его топором, и нас начинает сносить, как и следовало ожидать… Ты внимательно следишь?

— Да, сударь!..

— Хорошо. Я берусь за штурвал, пытаюсь всё-таки лечь на другой галс.[9] Судно ни с места. В дело, ввязывается Шуке с Мимилем, и тут — трах! — мы видим риф прямо по ветру. «Дело табак», говорю я Шуке. «Похоже на то», — отвечает мой Шуке. И вот нас уже бросило на эти проклятые рифы. Судно застонало, как живое, а нас всех троих, оторвав от штурвала, швырнуло прямо головой в море. Я камнем иду ко дну, но потом всё же поднимаюсь на поверхность и упрямо плыву вперёд, ныряя под волны и изо всех сил работая руками и ногами. Вот так я и добрался до той скалы, где стоит маяк. И кого же я там нахожу? Моего Шуке! Он приплыл туда раньше меня, притащив за собой и Мимиля, которого выудил за штаны. Да, хороши мы были, оборванные, руки в крови, но нам до этого, как до прошлогоднего снега, мы думали лишь о судне. «Затонуло оно, Шуке, говорю. И следов не осталось». — «Похоже на то», — отвечает мой Шуке. Надо признаться, разревелись мы, как дураки, очень уж нас измотало. Такое прекрасное судно, прямо огонь! Разрази меня гром, если я вру, но в тот момент мне бы легче было лишиться руки! Эх, жизнь окаянная!

И, чтобы полнее выразить своё отвращение, дядюшка Арсен громко сплюнул в платок.

— Бедный господин Арсен, какой ужас! — воскликнул потрясённый Поль. — А что стало с Шуке?

— Утонул четыре года спустя. Да, стоило ему тогда выпутываться!

— Шуке — отец Маринетты, — пояснил Ник.

— Ой! — воскликнул Поль. — Ой, какой ужас! Так вот почему она живёт в пещере? Какой ужас! — повторил он, не находя других слов для выражения волновавших его чувств. — А Мимиль, он-то хоть не погиб?

Зелёные глазки дядюшки метнули на него колючий взгляд.

— Нет, он жив, но всё равно что умер, — бросил он, приблизившись к самому лицу Поля и обдав его сильным дыханием, пропитанным запахом табака. — Дезертир, вот он кто! Иначе его не назовёшь, раз он всё бросил и пошёл работать угольщиком. Из-за жены, говорит, ей это больше по нутру… Ничего, каждый раз, как он видит мою «Звезду», у него на сердце кошки скребут, — злорадно заключил он.

— Какую «Звезду»? — спросил Поль.

— Что значит — какую? — возмутился Ник. — Парусник называется «Полярная звезда»… Но какая муха тебя укусила?

Поль страшно побледнел. Он застыл на месте и, обводя растерянным взглядом Ника, дядюшку Арсена, Иветту, твердил вполголоса:

— «Звезда»… «Полярная звезда»…

Вдруг он вскочил, бросился к двери, как сумасшедший промчался через всю таверну и остановился только на тротуаре. Витрина! Что на витрине? «Бланпэн», — прочёл он. Но выше, на потускневшей краске фасада, виднелся ряд каких-то серовато-белых букв. Поля всего трясло, пока он разбирал: «По-ляр-ная зве-зда»… Нет, невозможно! Эта жалкая таверна — «Полярная звезда»? Он читал, перечитывал, буквы плясали у него перед глазами, но не менялись. Убитый этим открытием, он не переставал шептать: «Звезда… звезда…», словно слова эти могли вызвать к жизни роскошный ресторан — блистательное видение, являвшееся ему в мечтах. Но тут другая мысль сразила его. Если это действительно «Полярная звезда», подлинная, значит, Ник… Ник — его двоюродный брат Николя!

— Ник! Ник! — пронзительно завопил он.

И тут же рыжий паренёк вырос перед ним, насмешливый и вихрастый.

— Да ты что? — спросил он. — Совсем спятил? Неужели дядя так напугал тебя своим кораблекрушением? Ну, коли ты уходишь, держи, — добавил он, вкладывая ему что-то в руку. — Вот твой перочинный ножик, олух ты этакий, я отнял его у Тинтина. Но в следующий раз постарайся оказаться посмекалистей. Понятно?

— Да, да, — прошептал Поль, который слушал его лишь краем уха. — О, прошу тебя, Ник, скажи, как твоё настоящее имя, как фамилия?

— Тебе что, очень хочется знать? Изволь: Товель. Николя Товель, натурально. А почему ты спрашиваешь?

Поль открыл рот, чтобы ответить, но не мог произнести ни слова и, резко повернувшись, со всех ног помчался к набережной.

VI

В эту ночь Поль уснул очень поздно. За ужином он через силу заставлял себя сохранять обычное спокойствие, а теперь, очутившись в постели, дал волю обуревавшим его чувствам. Первое волнение улеглось, но все события этого дня смешались в голове, и чем больше он старался разобраться в них, тем сильнее запутывался. О прекрасном, украшенном цветами ресторане он уже и думать перестал: маленькая таверна прочно заняла своё место, она стала красивее, преобразилась от заветной комнаты, где вместо звезды сиял огромный парусник дядюшки Арсена, «Moeгo дяди Арсена», повторял он, делая ударение на слове «моего» с радостью, которой сам удивлялся. Он был очень доволен, что старый Арсен — его дядя, что женщина в сером, такая ласковая, такая печальная, — его тётя Мальвина, а главное, что Николя — его двоюродный брат. Милый, славный Николя, он ему дороже всех школьных товарищей, с которыми он дружил в Париже. Николя, рискуя жизнью, вытащил его из воды, он привёл его к себе домой, словно они были знакомы с незапамятных времён. «Мой друг», — сказал он матери, и, наконец, он вернул Полю перочинный ножик. «О, когда Ник узнает, кто я…» — подумал Поль.