Полярная авиация - [2]

Минут пять посидели молча. Вдруг генерал дернулся, открыл глаза и как-то пьяно, но неожиданно молодым и сильным голосом заорал:

— Орлы! Братцы, солдатушки! Не щадя живота своего! Кровь пролитых борцов! За Родину! К полюсу! Ура!

И так же внезапно уронил голову на грудь и захрапел. Стоявшие все это время у двери охранники подхватили обмякшее тело генерала подмышки и выволокли его в коридор.

— Теперь к делу, — поблескивая козырьком, начал полковник. — Как вы уже догадались, Родина в тяжких муках решила создать полярную авиацию. И вам предназначено быть инструментами в руках Родины, слепой, безжалостной, но временами справедливой. Несите это несчастье смиренно и с достоинством. Бесчисленные воздушные корабли бороздят просторы мирового воздуха. Но не такова полярная авиация. У полярной авиации множество задач, пока еще нам неведомых. Известна только самая первая задача — УВИДЕТЬ СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС.

— Это как увидеть-то? — моргая, недоуменно спросил один из «абитуриентов», коренастый мужичок крестьянского вида в чрезмерно аккуратном костюме с галстуком.

Полковник сделал долгую паузу. В его молчании слышались нотки бешенства.

— Увидеть Северный полюс, — полковник злобно и четко артикулировал слова, — это просто увидеть Северный полюс. Не больше, но и не меньше. Сейчас вас всех развезут по домам. Всем задание: жить тихо, незаметно. На звонки не отвечать. Работу — поменять. Работать лучше сутки через трое. Побольше спать. Тренировка: один раз в неделю в течение трех часов ничего не делать. Будет трудно, но надо стараться. По весне, как почувствуете внутреннюю потребность — выдвигайтесь на Базу полярной авиации. Между собой не снюхиваться. Действовать индивидуально.

— А где она, база-то? — снова задал вопрос мужичок в костюме.

— А вот этого, друзья мои, я и сам не знаю, — с неожиданной теплотой, улыбаясь, ответил полковник. — Ищите, ищите, товарищи мои дорогие. А вам, Штернфельд, прежде всего советую раз и навсегда забыть ваши совершенно теперь не нужные летные навыки. — И Штернфельд как-то сразу понял, что да, придется забыть. Один из «абитуриентов» старательно записывал в тетрадке: «работа — сутки-трое; 1 р. в нед. 3 ч. ничего не делать». Незаметно для себя все включились в некий, по видимости, несуществующий процесс.

Вот они, эти пятеро участников неизвестно чего:

Игнат Бубов, подпольный океанолог, излазивший все пригородные речушки и болотца, бескорыстный исследователь дна.

Володя Вовов, брат своих братьев, отец детей, постоянный клиент одного маленького продуктового магазинчика.

Николай Степанович Сидоренко, гражданин, школьный учитель горлового пения (это он, в чрезмерно аккуратном костюме, задавал вопросы).

Максим Магомедов, любитель просто баб и гулять по улицам, читатель.

Иван Штернфельд, летчик, сын владельца, потомок крепостных крестьян.

— Встреча окончена, — слегка грустно, но повелительно сказал полковник, поднимаясь из-за стола. — Может быть, увидимся, но это вряд ли.

Полковник ушел куда-то вбок, в стену, занавешенную портьерой. Молча, без единого поясняющего звука всех рассадили по отдельным машинам и с интервалами в пять минут повезли обратно в город, каждого навстречу его неясной, причудливо извивающейся судьбе.

3

Получается, что полярная авиация потребовала расстаться с обычной, неполярной. Рано утром Штернфельд приперся, решительно-грустный, в аэропорт, разбудил, распугал всех; скакал дикими прыжками по летному полю, выл песни, разговаривал с приунывшими самолетами — прощался. Потом написал заявление, как положено. По собственному желанию. Уговаривали остаться, обещали бесплатный проезд, новое обмундирование, год за два — ни в какую. В конце концов поплакали, поздравили, заплатили почти неисчислимое выходное пособие, которое не умещалось ни в один банк, и отпустили с миром.

Решил переехать, чтобы освоиться в новом качестве. Снял маленькую квартирку без телефона на тихой окраине, среди людей, деревьев и детских садиков.

Непривычно много, озираясь, гулял, трезво и настороженно просиживал ночи в заведениях, настойчиво спал, теряясь в часах и минутах.

Не было никакой нужды работать (как, в общем-то, и уходить из летчиков), но, повинуясь какой-то малозаметной дисциплине, все-таки устроился сторожем на склад пододеяльников — сутки через трое, за сущие копейки. Когда оформлялся, в отделе кадров сказали, что зарплату платят редко, зато пододеяльники можно воровать в любых количествах.

Труднее всего давалось трехчасовое ничегонеделание. Стоило только начать (Штернфельд тренировался обычно во время дежурств, страшными снежными ночами) — как сразу накатывало желание подвигаться, покататься по полу, подраться с кем-нибудь или выстрелить из табельного оружия. Мысли, несвойственные повседневной жизни, струились, цепляясь одна за другую, замысловатыми цепочками. Хотелось одновременно спать и скакать, сморкаться и любить. Правда, иногда Штернфельду удавалось тупо уставиться в стену и замереть, отключившись от привычных, как тележное колесо, ощущений. В такие моменты становилось интересно, как-то по-новому. Впрочем, длилось это недолго. Проходили томительные три часа — и, ура, можно было привычно чесаться, пердеть, совершать поступки, делать серьезные выводы.