Поляна, 2014 № 03 (9), август - [12]

И тогда я решил — хватит! Я пробыл в подземелье Гришани три долгих месяца. Я таскал коробки и перекладывал их с места на место, я учил играть в шахматы идиотку Зулю, я даже хотел жениться на дочери кладовщицы Вали… Но однажды я сказал Гришане:

— Гришаня, друг, спасибо. Ты принял меня в свое подземное братство, населенное калеками, фавнами и нимфами, ты протянул мне руку помощи, когда я тонул в пучине страстей и пороков, ты подарил мне надежду и вложил хлеб в мои уста… но я задыхаюсь в твоем подземелье, я тоскую по солнцу и свежему дыханию дня… Прости, друг, за то, что я не научился ценить доброту.

И я пошел работать в издательство.

Надо ли говорить, что издательство размещалось в подвале. Точнее сказать, это был цокольный этаж с зарешеченными окнами. Их запрещалось открывать, так что даже мышь не могла пролезть к нам с улицы. Лаз в подземелье охраняли вооруженные часовые и пуленепробиваемые двери. Подвал походил на подводную лодку, залегшую на дно города.

Я пробыл там полтора года. Самые бездушные твари на свете обладали большей душой, чем те, кто владел этим подземным лабиринтом. Все человеческое было им чуждо. А главный минотавр, слетав в Японию и насмотревших тамошних чудес, вынашивал планы о том, как бы заставить всех работать стоя. Конечно, он хотел сэкономить на стульях и впихнуть в равный клозету редакционный отдел человек десять не меньше. Однажды, в узком подвальном коридоре, где, грохоча, проносились груженые тележки, на табличке «Осторожно! Идут работы» кто-то исправил «а» на «о». Это объявили неслыханной дерзостью, и случись обнаружить виновного, он, наверное, был бы немедленно расстрелян… И опять коробки, коробки, коробки… Какие-то генераторы, измерители и еще бог ведает какая чепуха. Хилый цветной журнальчик, для которого я строчил бредовые статейки. Благо материал можно было таскать из предыдущих номеров. Наконец, я бежал оттуда стремительно и без оглядки. К моему удивлению, меня не хотели отпускать… Оказалось, что несмотря на всю ахинею, которой я щедро сдабривал статьи, я был на хорошем счету…

И вот я опять брожу по улицам города. И вижу тревожные, утомленные лица и лица, не выражающие ничего. Это даже странно, что бывают такие глаза. Глаза сру…ей собаки во сто крат выразительнее, чем эти — девственно хрустальные, не потревоженные мыслью, прозрачные как родниковая вода. Я видел такие глаза у одной женщины в будке зимой. Уже вечерело, она была в телогрейке, голова закутана платком, и свет фонаря освещал ее. Целый день она вдыхала прихваченное морозцем амбре и от этого глаза ее остекленели. Они остекленели оттого, что с другими глазами никакой человек не сможет высидеть возле отхожего места весь день, оставаясь при этом человеком. А в двух шагах, какой-то горбун торговал старыми книгами… И от этого глаза должны стекленеть еще больше…

За окном крупными хлопьями валит снег. Деревья — белые стога, спящие автомобили тонут в лебяжьем пуху, прохожие — ходячие сугробы, покатые крыши домов накрывает белоснежная простынь. Засыпает весь мир. Любопытная синица села на подоконник. «Здравствуйте, синица, — говорю я. — Возьмите меня полетать!» — «Садитесь», — кивает синица. И я забираюсь по крылу на ее спину, улица срывается вниз, и мы летим, летим, летим…

Все началось со странного головокружения. Проснувшись утром, я встал с постели, и вдруг земля качнулась, и пол выскользнул из-под моих ног. Я повалился обратно на кровать, едва не расшибив голову. Сперва я подумал, что произошло землетрясение. Но вот уже целую неделю я хожу словно пьяный. Тошнотворная круговерть сменилась адской мигренью… Это кара за мое тщеславие… И зачем я решил стать писателем?

Но пока я жив, я хочу рассказать о моем друге Чернопоромове.

Поэт Галактион Чернопоромов жил займами. Он занимал у всех, у кого только мог занять под баснословные по своей грандиозности проекты, начиная от издания альманаха во Франции и кончая созданием интернет-сайта под патронажем самого президента. При этом суммы, выцыганенные им у начинающих писателей, были весьма незначительны, но количество кредиторов столь велико, что ему удавалось содержать собаку бойцовской породы, свирепого кота-крысолова и почти ежедневно вгрызаться двумя оставшимися передними зубами в нежную осетровую плоть.

После ухода Пророкова из «Сетей» Галактион позвонил мне.

— «Сетям» крышка! — объявил он. — Еще месяц-два и все рухнет! В общем, так, быстро приезжай ко мне, что-нибудь подыщем.

Из печального опыта я знал, что любой разговор с Чернопоромовым заканчивался одалживанием денег. Поэтому давно отказался от его помощи в публикации стихов, статей и грядущих романов.

— Да что за спешка?

— Слушай сюда, — горячился Чернопоромов. — Или ты приезжаешь немедленно, или мы заканчиваем разговор.

— Мы заканчиваем разговор, — отрезал я и положил трубку.

Я всегда вижу, когда и как меня хотят обмануть. Но раскрыть карты — обидеть, а дать себя обмануть — глупо. Когда меня пытаются надуть, я из деликатности делаю вид, что не замечаю этого.

Вообще, я понял одну вещь. Лицемерие правит миром, а уж миром литературы вдвойне. Тем паче у нас… Где всяк не прочь «объегорить» и где «не обманешь — не проживешь». Любое дело начинается с подвоха. Впрочем, почему только начинается? Оно и держится на подвохе.