Поляна, 2014 № 03 (9), август - [11]

— У меня так мало времени, — мялся он. — Такой плотный график… Ну, хорошо. Приезжайте в галерею, там спросите меня, вам любой скажет.

Приехав к указанному времени, я еще издали увидел троих парней с ног до головы в черной коже в компании двух потасканных девиц из ряда тех, что стоят вдоль шоссе с недвусмысленными предложениями. Самого неприятного из молодцев, с щетинистой стрижкой и крысиным лицом, я отметил сразу. Подойдя ближе, я убедился, что это именно та галерея, о которой говорил Хмулевич.

— Где мне найти Хмулевича? — спросил я толстяка в очках, курившего возле дверей.

— А вот он, — кивнул толстяк, указав на крысинолицего.

— Он? — не поверил я.

— Он самый и есть, — подтвердил толстяк. — Не сомневайтесь.

Я подошел к кожаной команде.

— Вы Хмулевич?

— Да, — почему-то испугался крысинолицый и отступил на шаг.

Я представился.

— А-а, — глаза его забегали. — Очень приятно.

— Что? Новый автор? — усмехнулся, кивнув в мою сторону, заросший бугай в такой же черной коже, как и Хмулевич. — Ну-ну…

Это ж надо, чтоб самая противная харя, оказалась именно той харей, которая решила издать мой роман!..

Но семя недоверия крепко засело в моем сознании и, как оказалось, не напрасно.

Проклятый Хмулевич вдруг пропал, на телефонные звонки отвечал развратно-пьяный женский голос, требуя не звонить и обещая, что, когда понадобится, меня найдут…

Никто мне, конечно, так и не позвонил.

Когда моя куртка протерлась до подкладки, когда женщины стали покупать мне брюки, а пустые бутылки так упали в цене, что собирать их уже не имело смысла, я позвонил своему другу Гришане.

— Гришаня, друг! — сказал я. — Костлявая рука голода уже протянулась к моему горлу.

— Так иди работать, — посоветовал Гришаня.

— Куда?., куда я пойду работать, Гришаня? — возразил я. — Я же ничего не умею, хотя и способен на все… и потом, ведь я — гений, а где, позволь тебя спросить, ты видел хотя бы одного работающего гения?!

— Работай на меня, — сказал Гришаня. — Мне как раз нужны сумасшедшие.

— Но я же не сумасшедший, Гришаня!.. Я не больной, которому нужны утка, клистир и огромные санитары… Я не сумасшедший!.. Я просто хочу слушать пение птиц, встречать восход солнца, вдыхать ароматы трав и бродить по ночным улицам… И еще я хочу пить ключевую воду и обнимать землю, как женщину… И за это ты считаешь меня сумасшедшим? — обиделся я.

— Конечно! — ответил он.

Гришаня обитал в подвале без окон — солнечный свет никогда не проникал под его своды, длинная сырая лестница вела вниз и вглубь, со стен и потолка лохмотьями свисала потрескавшаяся штукатурка, под потолком качались ржавые лампы…

— Как же ты тут работаешь? — спросил я.

— А я и не работаю, — ответил Гришаня.

— Как же так, Гриня! Ведь никто не поверит, что ты каждый день по восемь часов просиживаешь в этой норе!..

— Никто и не верит, потому я здесь и сижу.

Кроме самого Гришани в подвале обитали незамужняя кассирша Зуля, кладовщица Валя и два работника, Марк и Захар. Марк был небольшого роста, толст и лыс; Захар — высок, грациозно носат и высоколоб. Еще был шофер Веня, который каждую пятницу уходил в запой, называя это жизненной философией лишнего человека. В редкие дни туманного просветления Веня покупал в ларьке жареную курицу и, прокравшись в самый глухой закуток подвала, где кислорода содержалось едва ли больше, чем на Луне, сжирал ее без остатка.

Сам Гришаня являлся в подземелье не раньше полудня и тут же занимал единственный телефон. Разговаривал он подолгу и ни о чем с некими таинственными партнерами. В перерывах курил и спрашивал Захара о деньгах. Выглядело это так:

— Где деньги? — спрашивал Гришаня.

На что Захар выразительно фыркал.

Тогда Гришаня пересчитывал коробки и, по обыкновению, не досчитавшись одной или двух, спрашивал:

— Где коробки?

— Проср…ли… — трагически объявлял Захар, вытаращив глаза, и фыркал.

— Как проср. ли?!

— Вот так… Взяли и проср…ли…

— Бздынь, — добавлял шофер Веня и скрывался в дебрях подвала, сжимая толстыми пальцами очередную курицу.

А Гришаня вновь садился за телефон.

Гришине досаждали кредиторы. В редкие минуты затишья, когда Гришаня опускал-таки телефонную трубку на рычаги, они умудрялись тотчас дозвониться и задать Гришине тот же законный вопрос, которым сам Гришаня настойчиво донимал Захара. Поэтому к телефону разрешалось подходить только тем, кто был способен распознавать голоса кредиторов. Это было не трудно, — они всегда были тихи, унылы и безнадежны.

Лучше всех голоса распознавала кладовщица Валя. Это происходило оттого, что она была, как говорится, кладовщицей до мозга костей. Вся ее сознательная жизнь протекла по различным складам, ангарам, бункерам, подземельям и подвалам. Лучшие свои годы посвятила она тяжкому поприщу сбережения чужого имущества. Все это время она носила черный бязевый халат, старательно заполняла учетные карточки и периодически рожала детей. Захар называл ее дурой, для чего, вероятно, имел основания, о чем, впрочем, умалчивал и только по обыкновению фыркал в воображаемые казацкие усы. Захар вообще был невысокого мнения о женщинах и называл дурой также и кассиршу Зулю, что, конечно же, не соответствовало истине, поскольку Зуля была попросту идиоткой и, что называется, девицей в темнице. А когда по каким-то причинам ее по нескольку дней не случалось в подвале, то, вместе с обертками от шоколадных конфет и банановой кожурой, пропадали мухи и тараканы.