Поляна, 2014 № 02 (8), май - [2]

Но потом в жизнь опять вползали наркотики. Деньги у нас были. Из Америки мать присылала ему по полторы тысячи долларов в месяц. Для 1993-го полторы штуки грина — это было состояние. Я тоже подрабатывала, как могла.

Роберт получил диплом, и его распределили, как он и предсказывал, в МИД.

Я закончила второй курс.

Шло лето. Шло, как фильм. Как мелодрама, переходящая в психологический триллер. В конце июня в его (а значит — косвенно — и в моей) жизни появился героин. Потом героин ушел, но — вернулся. Потому что он не может не вернуться. К концу лета что-то щелкнуло окончательно. Это выразилось в следующем.

Роберт никогда не употреблял наркотики при мне. Ему было стыдно. Он куда-то уходил, и я ждала. Часами глядела в окно. В ужасе: каким он придет? Или — каким его привезут? Он мог придти совершенно трезвым, с пакетом продуктов и бутылкой хорошего вина. И тогда наступало счастье. А могло случиться все по-другому…

Один раз я простояла у окна шесть часов. Не отходя. И все шесть часов сердце билось, как сумасшедшее. Оно даже не билось, а как-то отчаянно хлюпало, или всхлипывало, с хрипом. Телефон был отключен: чинили проводку в доме. В эту ночь он вообще не пришел. Его привезли утром. Сеня и еще один его приятель, врач. Буквально внесли на руках в квартиру, положили на диван. У Роберта был нос в крови. Он все время дергал левой ногой, закатывал глаза и что-то бормотал. Это был почти передоз. Но все обошлось. Затем последовала площадка. Тихое счастье. Любовь и восторг перед этим человеком. И жалость к нему. И — все заново. Но теперь он стал нюхать кокаин дома. Кололся тоже дома. Это был звонок. Если не с того света, то откуда-то из виртуального свыше. Затем — новая площадка. И опять… И все те же разговоры про окончательную завязку. И срывы. И часовые стояния у окна. И обрывание телефонов.

Появились серьезные проблемы с деньгами. Их стало не хватать. Роберт стал продавать вещи.

Во время завязок он все реже бывал просветленным и тихим. Ему становилось скучно. Потом скука переходила в тоску, тоска — в озлобление, озлобление — в срыв. И все равно случались упоительные дни, часы и минуты. Тем более пронзительные, чем ужаснее была жизнь вообще.

В сентябре у меня началась учеба. Но учеба, разумеется, не шла. Жизнь стала перманентным кошмаром. Вернее — чередованием кошмара и его ожидания. Я уже не знала, что лучше. Стала появляться мысль: уйти. Роберт упорно саморазрушался. Я никогда не думала, что это может происходить так быстро. Я видела, как спиваются и бомжеют наши деревенские мужики, например, но на это уходило лет восемь-десять, не меньше. Тут же словно шла ускоренная съемка.

Ближе к концу октября, вечером, выпал первый снег. Я помню этот вечер. Роберта не было уже два дня. Двое суток я почти не спала. Окно, телефон, слезы на кухне. И все по новой. Днем я все-таки заснула и проснулась в наступающих сумерках. Подошла к окну: первый в этом году снег шел большими торжественными, какими-то органными, что ли, хлопьями. Тишина. И в доме, и во дворе. Я опустила глаза вниз и увидела сквозь густой снегопад, что к подъезду идет Роберт. Идет твердым неторопливым шагом. Роберт поднял голову, увидел меня и помахал рукой. Я тоже помахала. Открыла дверь, села за стол в кухне и стала ждать. Так. Очередная завязка. Пару дней покоя. Хоть бы позвонил. Нет. Я уйду. Прямо сейчас. Это не жизнь. Пусть полгода или год я промучаюсь без него, как мучилась с ним. Все пройдет. Решено.

Роберт зашел на кухню. Он был совершенно трезв и спокоен. Даже что-то брезжило от того прошлого его света.

— Дуся, — сказал он тихо и глухо. За эти полгода голос у него стал совсем глухой. И слегка словно бы шершавый.

— Да.

— Теперь я точно завязал.

Я устало вздохнула, отвернулась.

— Я понимаю, что ты не веришь, но это так. Я… меня посылают… В Латинскую Америку. У меня ведь испанский первый. Скорее всего, в Мексику. Через неделю.

Вот все и решилось.

— Тебя я смогу взять туда через год. Там такие правила.

Вот и хорошо. Завязать он уже не сможет. А может, и завяжет. Это уже не важно. Мексика — это что? Сомбреро, кажется. Кактусы. А я как-нибудь перемучаюсь.

— Поздравляю.

— Зачем ты так? Ты мне не веришь? Пойдем подадим заявку прямо сейчас. Распишемся. А потом ты приедешь ко мне. Через год. Год — это недолго.

Еще — текила. Ацтеки и майя. Высокогорный город Мехико. Бёсаме мучо. Сикейрос. Все. Больше ничего не помню. А! Еще мифический город Ацтлан. Вот и пошел ты в свой Ацтлан.

— Нет.

— Почему?

— Через год и посмотрим.

Я встала и начала собирать вещи.

— Ты куда?

— В общежитие.

Он схватил меня за запястья. Руки у него были мокрые и холодные.

— Дуся!

— Все. Решено, — сказала я и силой вывернула его ладони из своих запястий. Круговым движением в сторону большого пальца. Я хорошо выучила это движение.

Я собралась быстро, минут за пятнадцать. Роберт мне не мешал. Он сидел на кухне.

Когда я собралась, я зашла на кухню, чтобы попрощаться. Нормально, честно, по-человечески. Но нормально не удалось. Роберт сидел за столом. Перед ним стояла бутылка водки. Налито пол стакана. Или половина выпита, не знаю. На столе — дорожка кокса. Трубочку он держал в руке. Наизготове. Наверное, я ему помешала. Он посмотрел на меня, усмехнулся. Иронично сделал туда-сюда ладошкой и, наклоняясь к столу, поднес трубочку к носу. Я сказала громко и отчетливо: