Поляна, 2014 № 01 (7), февраль - [7]

Ладно. Подавись. Все-таки в том, что я назвала номер счета, было какое-то унижение. Как будто тебя изнасиловали, а потом дали рваную трешку и попросили расписку в получении. И ты ее взяла и дала расписку. С другой стороны, не исключено, что несколько тысяч долларов он и переведет. Так, из крокодильей сентиментальности. Такое у них случается. А с паршивой овцы… В конце концов, всю эту историю надо воспринимать как цунами. О каких человеческих чувствах здесь может идти речь? Жить-то надо. Или уже не надо? Дуся, Дуся… Стоп. У тебя есть мать. А пока она есть…

Совсем они там сбрендили от кризиса, эти олигархи. Мало им Москвы с Чукоткой. До Курилок, подонки, добрались… Доктора из Кембриджа решили просроченное пиво толкать. Капиталистическую продразверстку устроили. Скоро штаны будут с бомжей на помойке снимать…

Реально за магазин можно было бы, если постараться, получить тысяч сто долларов. Плюс где-то — максимум — пятьдесят, так сказать, как неустойку. Конечно, труда было вложено на все эти… которые пишутся через черточку и не склоняются. Но кого же это интересует? Мне переведут три или пять тысяч. Или вообще ничего не переведут. Вот это и есть «ЭРЭРЖЭ», реальная русская жизнь. «Исконно русское дерьмо». Наверное, он разыграл весь этот спектакль, чтобы я хоть немного успокоилась и не наделала каких-нибудь мелких пакостей. А мелкие пакости я делать и не буду. Я сделаю большие. Но — потом. Дайте срок, дайте срок… А эти поганые тимуровские деньги я сожгу. В печке. Как у Достоевского.

4. Месть назначена на шесть

Через полчаса я была в магазине. А еще через полчаса в магазин приехал на синей тойоте молодой человек лет девятнадцати. Прилично одетый, светловолосый, невысокий, но ладный. Симпатичный (правда — симпатичный!). С умными серыми глазами и с черной кожаной папкой под мышкой.

— Вы — Евдокия Ивановна?

— Я.

— Здравствуйте. Я Вадим.

— Здравствуйте. Садитесь, Вадим.

Я сидела за столом. Молодой человек присел, достал из папки документы и бережно (но без нажима) положил их передо мной. Я бегло пробежала глазами листы. Чуть задержалась на финансовой графе. Графа была пуста. Я усмехнулась. Молодой человек, не улыбаясь, произнес:

— Тимур Тимурович перезвонит вам завтра утром.

— Сомневаюсь.

— А вы не сомневайтесь.

Все это мне вдруг сразу, в одну секунду смертельно надоело. Накатила усталость. «Делайте, что хотите, — подумала я. — Хоть закопайте живьем, мне все равно».

— Где подписывать?

— Вот здесь…

Я подписала.

— И здесь.

Я подписала.

— И наконец здесь…

Мне показалось, что последняя подпись получилась какая-то жалобная. Финальная закорючка, обычно округлая и бодрая, свисла с фамилии, как поломанная ветка.

«Редко, редко судьба стреляет метко, метко…» — подумала я, а может быть, — пробормотала.

— Извините?.. — молодой человек слегка склонил голову на бок.

Это «Извините?» что-то мне напомнило. Где-то я его уже слышала.

— Да нет, это я так…

— Спасибо, Евдокия Ивановна. Всего хорошего.

Он встал и направился к двери. Я вспомнила, что такое же «Извините?..» я слышала от Тимура Тимуровича.

— Молодой человек… — остановила я его.

— Да?

— Вы случайно не родственник Тимура Тимуровича?

Молодой человек помолчал:

— Я его сын. Всего доброго.

— Всего доброго.

«И молчит в папу… Симпатичный мальчик. А будет такой же сволочью. Что ж у нас за страна такая?..»

Мне страшно захотелось лечь и заснуть. Было одиннадцать часов утра. Я позвала Любу, самую смышленую из продавщиц, игравшую роль моей негласной заместительницы. Распорядилась насчет выручки и всего прочего.

— Все ясно?

— Все.

— Ничего, Люб. Пару месяцев перекантуемся, а потом что-нибудь придумаем.

— Придумаем, Евдокия Иванна…

— На днях созвонимся.

— Хорошо.

Я пошла домой, отключила мобильник и легла в кровать. Не раздеваясь. Провалилась сразу. Как в яму. Никаких снов не видела. А когда открыла глаза, было темно. Я включила лампу, посмотрела на часы: полночь. Было ощущение, что я просто моргнула. Закрыла глаза — и открыла. Как в это мгновение поместилось тринадцать часов — неясно. С пересыпу в голове стоял легкий звон, что-то типа жужжания неисправной проводки. Я включила мобильник, и он сразу же зазвонил.

— Да.

— Эу!..

— Что еще за «эу?»

— Евдокия, это ты?

— Ну я. А кто это?

— Это я, Федор. Ты чего отключилась-то? С мужиком, что ли? Гы-ы-ы…

Господи, еще не хватало! Это был Храп. К тому же явно пьяный. Еще не очень, но, так сказать, в начале большого пути. Я слышала, что насчет героина у него сейчас «площадка». Герыч, как говорится, ждал Храпа. Где-то месяца два Храп держится. Зато пьет и пыхает. А это в больших дозах сочетание страшное: водяра с Марьей иванной. Месяц назад, как мне рассказывал Аладдин, Храп съел полторы бутылки «Парламента», обкурился анашой и пришел к выводу, что он умеет летать. Типа Икара. Решил с пятого этажа долететь до березы, которая стояла метрах в двадцати от окна. Залез на подоконник, растопырил руки и почти уже полетел. Братва подоспела и еле его удержала. А он еще половину своих бритых спасателей покалечил от отчаяния, что ему не дают стать Чкаловым. Одному мочку уха откусил. В общем — высокие отношения.

Что ж это за жизнь? С одной стороны — азербайджанцы матерятся. С другой — пьяный уголовник. Тоже сейчас материться будет. Сверху — крокодилы Паровоза кушают. Вежливо так… а посередине — я. Слабая женщина, да еще с излишним весом. И все звонят по очереди, хотят чего-то. Оставьте вы все меня в покое! Оставьте…