Поляна, 2013 № 02 (4), май - [14]

Но что-то уже начало портиться…

Сентябрь оказался африкански жарким, — как будто лето никогда не кончится, но в октябре резко похолодало, и мокрыми хлопьями повалил снег.

Глупо связывать это с погодой, но именно теперь, когда мы погрузились в хлюпающую промозглость, я запоздало спохватился: веселое сияние, прежде так густо окружавшее меня, куда-то улетучилось… А вместо счастливого сияния вокруг меня начал обволакивать некий зловещий вакуум.

Ощущения ощущениями, но начались неприятности. Притом — по нарастающей. И самые что ни на есть конкретные. Например? Неожиданная и пренеприятная проблема: стали портиться отношения с родителями Елены. Причем на банально-пошлой почве, когда я вдруг был искусно, но весьма пристрастно допрошен в том смысле, кто я, собственно, такой, какие у меня материальные основания и т. д. Как будто обо мне резко изменили мнение или раньше я пытался ввести их в заблуждение. Как будто раньше я не был как на ладони. Однако теперь мне дали понять, чтобы я на досуге непременно поразмыслил над этими серьезными вопросами и поскорее дал вразумительный ответ… Какой ответ я мог им дать?! В лоб завести разговор о Братстве, о котором им и самим, как я предполагал, было отлично известно? Как и моей активной деятельности на данной ниве.

Слава Богу, с Еленой у нас все обстояло прекрасно. Она была мне верна. Мы оба чувствовали, что рождены исключительно друг для друга, решив, что будем вместе, что бы ни случилось.

Впрочем, с родителями более или менее утряслось. По крайней мере неприятных, если не сказать унизительных допросов больше не было. Но и прежней радушной атмосферы тоже. До нашей свадьбы оставалось каких-нибудь две недели. Я пытался сосредоточиться, понять, что происходит. Возможно, просто немножко переутомился или нервы расшалились.

Увы, сосредоточиться не удалось. Как снег на голову свалилась эта жуткая история с нехорошим письмом, которая еще больше все запутала, но, по крайней мере, показала, что нервы тут ни при чем.

Готов поклясться, что нечто подобное мне однажды снилось. Я и теперь, словно только что проснувшись, словно вспоминая тот давешний, практически пророческий сон, лежал, свернувшись клубком под одеялом, не в состоянии согреться, меня бил озноб, я чувствовал себя так, словно сплетен из ледяных прутьев.

Снилось, что я вроде бы попал в небольшой такой театр, где вот-вот должен был начаться спектакль. Пьеса имела странное название — «Нехорошее письмо».

Свет в зале уже погас. На сцене виднеются кое-какие декорации. Дверь с ободранным почтовым ящиком. За дверью задрипанная квартирка. Комнатенка с кроватью, стулом, столом. За окном сумерки, качается фонарь, метет метель, на столе неряшливые остатки утренней трапезы. Свечка.

Пауза перед спектаклем затянулась сверх меры. Зрители давно расселись, прислушиваются, присматриваются. Кажется, откуда-то из-под земли доносится моцартовский реквием. Такой приевшийся, но как всегда гениальный, донельзя суровый, как бы нагнетающий.

Вдруг в глубине зала затеялась какая-то возня. Кто-то пробирается, нарочито неловко протискивается между рядами стульев. Словно не свое место ищет, а рассеянно и устало продирается сквозь уличную толпу.

Это — Я.

Луч прожектора выхватывает меня из мрака и уже не отпускает.

Зрители(возмущенно). Безобразие! Вы мешаете! Куда лезешь! Осторожнее по ногам! Хамство какое!

(Я в пальто с комьями мокрого снега на плечах и воротнике. В одной руке дымящаяся сигарета, в другой одновременно кейс и авоська с картошкой.)

Я(флегматично). Приду домой, сварю картошечки…

Зрители. Тсс!.. Тсс!

Я. Господи, устал же, как собака.

Зрители. Вот оно, бескультурье-то!

Я. Пардон, сорри.

Зрители. Да цыц! Мать твою!

Я. А еще лучше пожарить… Только на чем жарить? Маслице-то все вышло…

(Наконец выбираюсь на сцену, останавливаюсь перед дверью, слепо тыча ключом в замок. Мое внимание привлекает почтовый ящик.)

Я. Гм, тут конвертик, письмецо! Кто теперь письма пишет?!.. (Достаю письмо, вхожу в квартиру, сажусь за стол, почему-то зажигаю свечку, кладу перед собой письмо, рассматриваю…)

Абсолютно то же самое происходило и наяву.

Что-то было, так мне сразу показалось, — что-то необычное в виде самого конверта, напоминающего отчасти какую-нибудь бесплатную рекламную рассылку. Определенно в этом чувствовалась какая-то мистификация и подвох. Мой адрес на месте, но адрес отправителя отсутствовал.

Я задумался, безуспешно стараясь отгадать, от кого могло быть это странное письмо. Затем я поднес его к свече (у нас из-за какой-то очередной апокалиптической аварии уж как сутки вырубили электричество). Посмотрел письмо на просвет. Хотя оно было совсем тоненькое, но ничего сколько-нибудь отчетливого различить не удалось. «Гм!» — все, что я мог сказать самому себе. Пощупал.

Наконец, когда решил, что достаточно раздразнил свое любопытство, разыскал ножницы и очень аккуратно надрезал конверт по самому краю. Заглянул внутрь. Там оказался сложенный пополам плотный листок — ничего больше.

Но лишь только я собрался развернуть листок, как в это самое мгновение раздался телефонный звонок. Продолжая держать письмо в руке на отлете, я взял трубку.