Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [176]
Избавившись от панического страха перед словом «русский», туземцы мало-помалу перестали столь же панически относиться и к уездному начальнику, который раньше в их глазах был прямым заместителем безгранично властного ханского хакима.
Ознакомившись с подлежащими статьями положения об управлении краем[566] и присматриваясь к соотношениям между нашими органами разных ведомств, туземцы мало-помалу начали приходить к убеждению, что русский уездный начальник далеко не то же, что ханский хаким, ибо закон предоставляет уездному начальнику сравнительно небольшой круг административных прав; что такие органы, как прокурорский надзор, при желании с их стороны, имеют возможность во многих случаях ограничивать произвол администрации, чему бывали и примеры; что лютость и юридическая мощь прокурора, в свою очередь, очень часто разбиваются об изумительную изворотливость адвоката; что государственная машина, поражавшая когда-то их воображение казавшейся стройностью и призрачным совершенством своего устройства, при ближайшем ознакомлении оказывается лишь обширным лабиринтом не всегда достаточно светлых зал и коридоров; но, как доказывают опыты, производившиеся многими из их компатриотов, всегда можно найти снисходительных и услужливых людей, которые за достаточную мзду охотно проведут по этому лабиринту и столь же любезно и благополучно выведут на свет Божий из его мрачных коридоров и отпустят душу на покаяние.
Упомянув выше об уездном начальнике, мы сознательно умолчали о губернаторе и генерал-губернаторе, ибо в глазах народа их значение неизмеримо меньше, чем значение хакима, потому что народ считает ступеньки служебной лестницы своим, особым счетом.
В его глазах самое большое начальство – волостной управитель и участковый пристав; за ними следует уездный начальник. Губернатор и генерал-губернатор, в представлении наибольшей части туземного населения, существуют как нечто почти отвлеченное.
Достаточно сказать, что через насколько месяцев после назначения генерала Иванова, раньше долго служившего в крае, на должность генерал-губернатора за смертью генерала Духовского туземцы, живущие в 10 верстах от Ташкента (около Дурмана, что за Никольским поселком), при упоминании о новом генерал-губернаторе с изумлением спрашивали пишущего эти строки: «А где же старый?» (они не знали его фамилии). «Когда назначен новый? Кто он такой и откуда приехал?»
Второй период эволюции
С устройством Закаспийской железной дороги и с открытием правильного пассажирского и товарного движения между Самаркандом и Узу-ада (с дальнейшим движением на Батум или на Ростов), с возникновением, таким образом, удобных и относительно дешевых способов сообщения края не только с Европейской Россией, но даже и с Западной Европой, прежняя малая подвижность туземцев начала все шире и шире уступать место обратному явлению. Торговля, в особенности с развитием в крае хлопководства, все больше и больше ширилась и разнообразилась; все большее и большее число туземцев стало посещать Россию, все шире и глубже знакомясь с тамошней жизнью, с тамошними порядками и явлениями общественного быта.
Некоторые наиболее предприимчивые туземцы стали проникать в Западную Европу. Другие, получая обыкновенные заграничные паспорта, начали тайно проникать через Турцию в Мекку, паломничество куда долгое время не разрешалось нашим туземцам под предлогом эпидемий в Аравии[567].
Туземцы, возвращавшиеся из этих дальних поездок, везде были желанными гостями, ибо сообщали очень много интересного.
Побывавшие в Западной Европе повествовали о виденных ими фарангах, инглисах и немис; о великолепии и благоустройстве европейских городов; о богатстве и культурности виденных ими стран; о том, насколько отстала от них обширная, но сравнительно бедная и малокультурная Россия.
Еще больший интерес представляли хаджи, богомольцы, совершившие поклонение меккским святыням. Святая вода из колодца Замзам, мекская земля, камешки из ближайших окрестностей Мекки и раковинки из морей, ближайших к Аравии, многими принимались и даже покупались с внешним, нередко деланым благоговением. Но наибольший интерес представляли не эти святыни, а рассказы и повествования о Турции, о халифах и о турках.
Здесь необходимо упомянуть о том, что каждый раз, когда в Стамбуле узнавали о прибытии туда проезжих паломников из Средней Азии, их немедленно же разыскивали и окружали всевозможным вниманием включительно до предоставления возможности лицезреть халифа.
Возвращавшиеся из этих поездок туземцы не без преувеличений рассказывали о величии султана и о блеске его двора, о гостеприимстве турок в отношении среднеазиатских путников, о полезности для туземцев общения с Турцией ради общемусульманского дела под верховной эгидой халифа, о полезности, по примеру турок, заимствовать от неверных все то полезное и практичное, что может способствовать увеличению материальной, а следовательно, и политической мощи мусульманства, которое, быть может, с Божией помощью вернется к старому, вновь сделавшись единой религиозной общиной.
