Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [167]
Таким образом, оказались упраздненными кази-раисы, побиение камнями, отсечение рук, плети, все то, на чем при ханском правительстве держалось здание показной нравственности и показного благочестия, чем сдерживались порывы так называемых общественных темпераментов, что заставляло любителей женщин, вина и азартных игр тщательно скрывать свои похождения в укромных уголках, под покровом темных ночей.
Как только кази-раис с его плетью, нещадно бившей раньше туземца за пьянство, за несоблюдение поста и за непосещение мечети, оказался упраздненным, люди с темпераментом, увидев себя свободными и более ненаказуемыми, дали волю своим вожделениям.
Мужчины толпами шли в открытые нами питейные заведения. Женщины и девушки охотно шли на содержание к русским. В одном из городов Ферганы через несколько месяцев после его занятия нами дочь бывшего кази-раиса вступила в сожительство с русским чиновником. Жены уходили от мужей, а дочери – от родителей и поступали в дома терпимости, издеваясь над теми, кто еще несколько дней тому назад мог вывести их за город и побить камнями. Мечети стали пустеть. Случаи почти нескрываемых нарушений шариатных постановлений о посте стали встречаться все чаще и чаще. Многие, лишь ради соблюдения приличий за 30–40 коп. брали от наиболее услужливых и покладистых книжников риваяты, выписки из статей шариата, согласно которым недержание поста ввиду тех или других обстоятельств оказывалось законным. Значение и авторитет ишанов, а равно значение мадраса, высшей мусульманской школы, рассадника мусульманских знаний и благочестия, начинавшего тоже заметно пустеть, падали, таяли на глазах у всех.
Так праздновали свою свободу наиболее свободолюбивые туземцы, носившие при этом внутри себя тот или другой темперамент, ибо так же всегда и везде ликовал всякий раб, почуявший свободу; так же или почти так же и раньше праздновал свою свободу всякий человек, всякий народ, который умышленно и злонамеренно заставляли долгое время носить тяжкие, несвойственные ему нравственные вериги.
Ишаны, книжники, фарисеи, лицемеры разных возрастов и разных общественных положений, старики и старухи, все те, кто стоял в рядах оппозиции новому порядку вещей, кляли нас за слабость и излишнюю гуманность нашего закона, не допускающего ни побиения камнями, ни отсекания рук, ни плетей; они кляли нас за то, что мы якобы ведем народ по пути неверия и безнравственности; за то, что мы якобы прививаем народу пороки, которых он раньше не знал, причем всегда тщательно умалчивалось о том, что все эти пороки и раньше имели широкое распространение, но лишь старательно прятались по разным щелям и норам от кар, уготованных местным домостроем. Они кляли и народ за то, что он, тяготея к неверным, отступился от старины и от веры отцов; они грозили народу гневом Божиим и скорым пришествием Антихриста (даджаль). Но народ, или по крайней мере значительная часть его, ради приличия делая сокрушенный вид и столь же сокрушенно вздыхая, внутренне хихикали при упоминании об Антихристе, а все те, кто праздновал свою свободу, не успев еще вдоволь натешиться ею, бежали от этой злобной воркотни и от всего того, что напоминало ненавистные тиски книжнического, показного благочестия.
Попутно с этим и в материальном быту большей части туземного населения происходили крупные перемены, вызванные нашим водворением в крае и вместе с тем прямо или косвенно увеличивавшие среди туземцев число если не русофилов, то, во всяком случае, лиц, коим наше присутствие здесь приносило очевидные выгоды.
Одновременно с нашим водворением в Средней Азии и впоследствии, по мере постоянно продолжавшегося (и поныне продолжающегося) увеличения численности местного русского населения, все большее и большее число туземцев находили на рынке труда усиленный спрос на личный труд, находили новые и притом усиленно оплачивавшиеся заработки в качестве домашней прислуги, ямщиков, извозчиков, разносчиков разных продуктов, а главным образом – чернорабочих и мастеров при устройстве быстро, один за другим возникавших и постепенно ширившихся русских городов, причем чернорабочий, получавший до нашего прихода сюда от 10 до 15 коп. в день, стал получать от 20 до 25 коп.[549], плотник и штукатур с 30–40 коп. перешли на 60 и даже 80 к., а работник (слуга), получавший до того времени у состоятельного сарта 19 руб. (10 тиллей) в год с очень скудными пищей и одеждой, нанимаясь в услужение к русским, стал получать, тоже при готовой, но более обильной пище, от 4 до 7 руб. в месяц.
Появление в крае нескольких десятков тысяч русских войск, чиновников и торговцев, ничего материально не производивших, а вместе с тем привыкших к удовлетворению, сравнительно с умеренными и экономными туземцами, относительно широких потребностей, а потому непрестанно предъявлявших требования на значительные количества разного рода сельскохозяйственных продуктов, живности, топлива, фуража, строительных материалов и т. п., сразу же дало сильный толчок расширению многих отраслей туземного сельского хозяйства, лесоводства, садоводства и виноградарства.
