Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [164]
На почве этих и подобных им новых соотношений в сферах торговой, промышленной и духовной жизни начал постепенно таять прежний антагонизм, разобщавший местные фракции. Этот антагонизм постепенно, но относительно довольно быстро начал уступать место обратному явлению, возникновению материальных и нравственных уз (напр., при посредстве браков), легших в основании постепенного духовного объединения всего вообще туземного мусульманского населения.
Тем временем смолкли последние, в течение многих лет неумолкавшие выстрелы, и были написаны и подписаны последние, по обыкновению напыщенные и раздутые, реляции о наших «победах» в Фергане[540].
Одновременно с покорением последней для коренных областей вновь завоеванного края прекратился героический, завоевательный период. Настал период гражданский, за время которого во всем вообще быте туземного населения произошло много крупных перемен и в материальном и в интеллектуальном отношениях.
Переходя далее к рассмотрению пережитой населением интеллектуальной эволюции, для удобства исследования и изложения мы подразделим эту почти тридцатилетнюю эпоху на два периода – первый и второй.
Первый период интеллектуальной эволюции
Попутно с водворением во вновь завоеванном крае русской власти здесь постепенно, одно за другим, начали возникать учреждения наших различных гражданских ведомств, функционирование и житейская практика которых, во-первых, знакомили туземцев с основами и особенностями наших гражданственности и культуры, а во-вторых, прямо или косвенно влияли и на многие стороны их собственной жизни, что в конце концов заставило их отказаться от надежды на наш добровольный уход из края и помириться с мыслью о неизбежности если не сближения с нами, то, во всяком случае, совместной жизни под туркестанским небом.
Наименьшее впечатление, по-видимому, произвело на туземцев устройство нашего административно-полицейского (или как раньше называли – военно-народного) управления, ибо, во-первых, территориальное деление областей на уезды и волости в большинстве случаев совпадало с таким же приблизительно делением ханского времени, а во-вторых, это новое административное устройство, по крайней мере на первое время, и, по существу, имело много общего с прошлым, так как главнейшие функции уездного начальника были очень близки к фукциям ханского хакима (или бека), вследствие чего туземцы преемственно стали называть и до сего времени называют уездных начальников хакимами.
Неизмеримо большее впечатление произвели на туземцев такие учреждения, как почта и телеграф, которыми, вслед за их осуществлением, начали широко и чрезвычайно доверчиво пользоваться главным образом торговцы.
Туземцы в буквальном смысле слова восторгались той абсолютной быстротой, с которой оказывалось возможным посылать и полуать разного рода сведения по телеграфу, и той относительной быстротой, с которой стало возможным доезжать до Оренбурга или до Троицка[541] на почтовых.
Когда телеграфные конторы открывались в городах Ферганы, занятой после двух других областей[542], местное городское население, в особенности же торговцы, были уже наслышаны об этом учреждении от своих ташкентских и ходжентских родичей и знакомых. Поэтому в первые дни существования здешних телеграфных контор они работали почти без перерыва: туземцы, несмотря на свою большую расчетливость, торопились посылать нужные и ненужные телеграммы, дабы лично, воочию убедиться в правоте доходивших до них слухов о той невероятной быстроте, с которой русские передают всевозможные сведения по своим проволокам.
С неменьшим удивлением отнеслись туземцы и к тому факту, что деньги и посылки, доверчиво сдаваемые ими совершенно неизвестному лицу, какому-то, очевидно, мелкому и бедному почтовому чиновнику, не только никогда не пропадают, но, наоборот, всегда в целости доходят по назначению в очень короткий срок.
Эти факты, к которым мы давно присмотрелись, на туземцев, выросших среди правонарушений и бесчинств ханского правительства, производили глубокое, неотразимое впечатление, заставляя их волей-неволей признать относительное совершенство нашей машины, нравственную высоту нашего закона и право значительной части русского служилого люда на полное доверие.
