Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [139]

Примеры достижения 70–80 летнего возраста, далеко не редкие между мужчинами, в отношении женщин являются лишь как исключения. (В кишлаке Ахтам Наманганского уезда мы знали старуху 90 лет; мужу ее было за 100. Она продолжала еще прясть, а он ткал мату. Разумеется, к работам этим оба относились лишь как к развлечению.)

Фаталисты вообще, по достижении преклонного возраста и мужчина, и женщина одинаково с замечательным спокойствием встречают смерть, веруя в то, что аджаль, час смерти, предвечно предопределен для каждого человека в книге судеб и что никакие силы не могут отдалить этого срока даже и на мгновение. Раз нам пришлось присутствовать при смерти одного, не старого еще муллы. Он умирал от ран, нанесенных ему накануне ночью разбойниками, не потеряв почти до конца жизни сознания. С замечательным спокойствием, не обращая более никакого внимания на окружавших его, тихим, заметно слабевшим голосом он сам читал себе отходную.

Как только наступит смерть, окружающие покойника или покойницу немедленно же приступают к оплакиванию.

На вопли и причитания начинают понемногу сходиться соседи; знакомым и родственникам дают знать о том, что такой-то или такая-то «каза кылды» – совершила предопределенное ей. (Услышав такое известие говорят: «Худа рахмат булсун» – Бог да будет (к нему или к ней) милостив.)

Одновременно с этим покойнику или покойнице подвязывают косынкой нижнюю челюсть, дабы рот не остался открытым, закрывают веки, вытягивают руки вдоль боков и покрывают труп куском какой-либо материи.

Тем временем собираются родственники и знакомые; приходят югучи, омывальщики или омывальщицы трупов. Женщины проходят во внутренний двор, а мужчины собираются в михман-хане. И тут, и там идет оплакивание. Мужчину оплакивают и женщины; женщину женщины же и лишь ближайшие родственники: муж, сыновья, братья.

Мужа и жену оплакивают словами «гюлюм-ой!» («о, мой цветок!») или «ашукым ой» («о, моя любовь!»). Возгласы эти (и подобные им) выкрикиваются нараспев, подражая плачу, а в промежутках между ними воют и стонут без слов.

В зажиточных семьях всем собравшимся на похороны раздают кусочки коленкора или другой бумажной материи с завернутыми в них мелкими монетами.

Омовение трупа производится по большей части одними только югучи, всегда в отдельной комнате. Так как прикосновение к покойнику считается оскверняющим человека, то югучи надевают на руки маленькие мешки, заменяющие собой рукавицы. Омыв раздетый донага труп, на него надевают саван, приготовляемый из белой бумажной материи и имеющий вид мешка, открытого с обоих концов. Надев саван на труп, открытые концы его завязывают над головой и у (подошв) ног. Затем труп кладут на длинные похоронные носилки, покрывают последние простыней (иногда какими-нибудь материями, халатами, паранджи покойницы) и выносят на наружный двор. Здесь в присутствии всех собравшихся мужчин имам читает джаназу (нечто вроде нашей панихиды), по окончании которой все присутствующие произносят над покойником последний селям[465].

До кладбища носилки с трупом или несутся людьми, или ставятся на арбу. Сопровождающие, одни только мужчины, имеют в правой руке посох и синий платок. По дороге на кладбище оплакивание совершается сравнительно редко, только в случаях смерти богатых мужчин; обыкновенно же похоронная процессия двигается в молчании.

Могила имеет вид большой и глубокой ямы, не менее человеческого роста в глубину, вдоль западного края дна которой выделывается ниша, идущая в направлении с севера на юг. По прибытии похоронной процессии на кладбище, труп, покрытый простынею, спускается в могилу, причем простыню эту держат за края и углы над отверстием могилы все то время, пока могильщики не уложат покойника в нишу. Здесь труп укладывается на спину, головой к северу. Отверстие ниши закладывается кирпичами или камнями, а яма засыпается землей. Затем имам читает молитву, и все расходятся по домам.

Женщины отправляются на могилу на следующий день рано утром и воют здесь так же, как и на дому.

Югучи за свою работу получают или деньги, или носильное платье покойницы. Если у последней дочерей не было, то муж продает оставшиеся от нее вещи и делает на эти деньги поминки.

Тем из родственниц, которые плачут по покойнице, отдают паранджи или что-нибудь и из ее старого платья.

На третий день (учи) родные и наиболее близкие из знакомых собираются на поминки. Кроме угощения здесь происходит еще и специальное оплакивание покойника или покойницы женщинами. Для этого надеваются траурные рубахи, подпоясываются синими кушаками и берут в правую руку посох и синий платок.

По одной (поочередно) или все сразу они становятся посередине комнаты и, приплясывая, начинают выть и причитать так же, как и в день похорон[466]. Зачастую во время исполнения обряда этой тризны женщины входят в такой экстаз, что начинают царапать себе лицо, рвать волосы и пр.

Первые три дня пища в доме покойника или покойницы, будь то хотя бы и ребенок, не готовится, а доставляется соседями и родственниками.

На шестой или на седьмой, а в некоторых местностях на сороковой день снова собираются родственники и родственницы. Одна из женщин моет белье семьи покойного или покойницы. Все собравшиеся получают угощение и по куску мыла, которое раздается им для мытья того их белья, в котором они присутствовали на похоронах. Обычай этот называется