Полвека без Ивлина Во - [68]

Однако, всем, кто не разделяет его религиозных либо политических взглядов, или даже тех и других, придется потратить немало времени на то, чтобы доказать, что они плохо повлияли на его литературный дар. Роман «Возвращение в Брайдсхед» — выдающееся достижение Ивлина Во.

New York Times Book Review, 1945, December 30, p. 1, 16

Эдмунд Уилсон [223] Блеск и нищета Ивлина Во. Рецензия на роман «Возвращение в Брайдсхед» © Перевод А. Резникова

Brideshead Revisited. — Boston: Little Brown & Co, 1946

Новый роман Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед» стал для пишущего эти строки тяжелым ударом. Я всегда хвалил мистера Во[224], восхищался им и, когда начал читать «Возвращение в Брайдсхед», обрадовался, увидев, что он оставил свою знаменитую насмешливую манеру и вышел в другое измерение. Его новое произведение с подзаголовком «Духовные и светские заметки капитана Чарльза Райдера» — это так называемый серьезный роман в самом традиционном смысле слова со стихами во вступлении, где применяются сильнодействующие средства, что, казалось бы, многое обещает… Вся первая часть написана блестяще, отчасти в манере хорошо нам знакомого Ивлина Во, а отчасти новым чарующим стилем, близким к Скотту Фицджеральду и Комптону Маккензи. Он описывает время, прославленное этими старыми мастерами, но увиденное из мрачных, пожухших сороковых годов, и все былое — свобода, веселье и опьянение юности — кажется далеким и пафосным. Очень искусно описано знакомство главного героя с католической семьей; постепенно раскрывается ее странность, отличия от протестантской Англии. Ознакомившись с первой частью книги, читатель, привычный к стилю Ивлина Во, может подумать, что его любимый автор оперился и стал первоклассным романистом.

Но он жестоко разочаруется. Отказ Ивлина Во от комической условности, столь же важной для его предыдущих вещей, сколь и для драматургов периода Реставрации, влечет за собой губительные последствия. В этом более нормальном мире писатель уже не знает, куда идти. Недостаток здравого смысла перестает быть ценным качеством и ставит его в неловкое положение, а творческое воображение, привыкшее в его сатирической прозе временами работать над двухмерной карикатурой, а теперь призванное возбуждать страсти и энергию, рождает лишь романтические фантазии. Герой вступает в связь с замужней старшей дочерью Марчмейнов (совершенно искусственный персонаж), что приводит к банальности, которая напоминает адюльтеры начала XX века, с большой обстоятельностью описанные Голсуорси и другими писателями, заставлявшими нас переживать, проливая слезы над такими вещами, как «Темный цветок». По мере того как автору изменяет литературный вкус, его прекрасный слог тускнеет. Если первые главы он писал в лучшем своем стиле — ненавязчиво, точно, метко, то теперь опускается до таких досадных штампов, как «Облака сгущались, но гроза еще не разразилась». Или: «А годовой срок истекал, и тайна помолвки распространилась от доверенных подруг Джулии через доверенных подруг этих подруг, пока, наконец, точно круги по воде, добежавшие до топких берегов, не появились кое-какие намеки в печати». Шаблонные персонажи — искушенный аристократ и старая добрая няня, всегда присутствующие в книгах Во и вполне подходящие для буффонады, здесь совершенно неправдоподобны и утомительны. Последние сцены экстравагантны до абсурда, их нелепость была бы уместна в лучших произведениях Во, если бы, говорю это с горечью, они не замышлялись как нечто серьезное. Искушенный аристократ, оставив жену, отрекается от католической веры и на смертном одре отказывается от услуг священника, но в предсмертной агонии снова вспоминает о нем. Семья преклоняет колени, и находящийся тут же Чарльз делает то же самое. Как бы упорно он ни отстаивал свой протестантизм, его сопротивление сегодня сломлено. Он молится о том, чтобы старик принял святое причастие, и — подумать только — лорд Марчмейн осеняет себя крестным знамением! Перед смертью пэр произносит последний красноречивый монолог: «Тогда мы были рыцари, бароны после Азенкура, прочие титулы пришли с Георгами» и т. д., и т. п., и у читателя возникает неловкое чувство, что герой мистера Во пал на колени, возможно, не оттого, что умирающий перекрестился, а потому, что был поражен знатностью лорда Марчмейна, представителя одного из древнейших родов Англии.

Все дело в том, что снобизм мистера Во, до сих пор сдерживаемый его юмором, предстает здесь во всем своем неистовстве и бесстыдстве. В прежних романах, где нормы морали и вкуса оставались на заднем плане и просто подразумевались, уже проступало его восхищение старинной аристократией, разительно непохожей на современных выскочек. Здесь же выскочки довольно грубо спародированы, аристократы превратились в ничтожества, но культ высшей знати отправляется с такой экзальтированной торжественностью, что, в конце концов, создается впечатление, будто в книге это единственная и подлинная религия.

Тем не менее роман — настоящий католический памфлет. Все в семье Марчмейн, хотя и по-разному, уступают голосу веры и свидетельствуют о ее неувядаемой ценности, а герой-скептик, много язвивший и враждебно настроенный, становится верующим. Вновь открытая старая часовня передана в пользование военным, и «туда ходит на удивление много народа». Следует сказать, что я, возможно, недооцениваю значение этой книги, внятное другим читателям, поскольку не разделяю взглядов верующих католиков, однако никак не могу поверить в то, что автор рассказывает о подлинном религиозном опыте. В ранних романах Во всегда присутствовал важный элемент упрямого своеволия, приводившего к неразберихе и бесстыдству, что служило отличным материалом для писателя-сатирика. В его новой книге данная тема, выраженная совершенно недвусмысленно, звучит непривычно выспренно уже в начале романа: «ибо горячий ключ анархии, зарождаясь в глубинах, где не было ничего твердого, вырывался на солнце, играя всеми цветами радуги, и силе его порыва не могли противостоять даже скалы». Этот горячий ключ анархии, эту отчаянную неискупленную человечность нужно охладить и обуздать дисциплиной католической веры. Однако Ивлин Во, посчитав эту силу греховной, по-видимому, ее испугался: он не позволяет ей по-настоящему поднять голову — смело, яростно, радостно или ужасно, как позволил в других книгах. В результате, нам этого крайне не хватает, ибо пропало существенное качество писателя, и религия, призванная исправить это упущение, больше походит на обряд изгнания бесов и перестает быть силой духовного возрождения.