Полуночные тени - [67]

Грянул хохот.

— Смешно им! — Анитка всхлипнула и вдруг разревелась, уткнувшись в плечо толстухе Берте. — Мы тут… за них…

— Не реви, глупая, — прогудела Берта. — Видишь, все живы, все целы, радоваться надо.

— А я и ра-адуюсь…

— Видишь, Терес, — кто-то хлопнул волчеглазого по плечу, — радуется она!

— Че стоишь, пень дубовый, — зашипела вдруг старая Инора. — Иди утешай!

Парень растерянно моргнул, но свои быстренько его подтолкнули, а мы словно ненароком расступились, и Анитка сама не заметила, как вместо мягкого плеча Берты уткнулась в грудь нелюдя. Широкая ладонь осторожно погладила пушистую косу.

Мой взгляд перебегал от лица к лицу. Вот давешний рыжий, Рихар, плещет и плещет водой в лицо. Похожий на Броке мужичок осторожно щупает голову, морщится. Широкоплечий, смутно похожий на медведя парень пристально разглядывает собственные ладони: правда под его взглядом исчезают острые загнутые когти, или снова мне лишь кажется? Что за наваждение, сколько в соседях ходим, а все не привыкну, не запомню! Как будто и вправду они, что ни день, хоть немного, да меняются… одно слово, заколдунцы!

— А где Зигмонд? — спросила я, отчаявшись найти среди толкотни вожака стаи.

Мохнатая когтистая лапа махнула в сторону стены. Я вгляделась. За стеной танцевало мерцающее зарево, клубы черного дыма поднимались к небу, закрывая звезды. Между зубцами угадывались фигурки стрелков.

— Те, внизу, как на ладони сейчас, — объяснил волчеглазый Терес. — С нас паника, с Гарниковых отстрел. Дураки они будут, если поутру не уйдут.

Я почти поверила, что на том война и закончится.

Не закончилась. Ульфаровы вояки всего лишь перенесли лагерь в лес и — это Зиг нам сказал, заглянув на кухню, — накрыли охранными чарами. Вздумай мы послать гонца за помощью, кто-нибудь из Зиговых, наверное, смог бы пробраться, но обычный человек — точно нет. И уж конечно, можно было позабыть о недообкошенных опушках, недособранных орехах и высокой сочной траве на выпасах. Впрочем, и припасов и фуража в замке хватало. Мы могли выдержать осаду. Достало бы терпения.

Ульфар не задержится надолго, объявил Анегард. Он мятежник — помните королевский указ? Не похоже, чтобы он собирался вымаливать у короля прощение, а значит, самым умным для него будет бежать из страны. Вот и решил, видно, пограбить на дорожку, чтоб не с пустыми руками на новом месте обживаться. Но у него каждый день на счету. Уверится, что замок Лотаров ему не по зубам, и уйдет.

Слова Анегарда казались верными, но…

Я смотрела брату в лицо и не верила этим словам. Он и сам не верил, он успокаивал нас — и только.

Трех дней хватило, чтобы понять — ничего нет страшнее ожидания. Находить себе дело, зная, что единственным по-настоящему важным делом заняты часовые на стенах и у ворот. Подбадривать других, не показывая собственного страха. Играть с детьми, когда хочется забиться в уголок и плакать. Улыбаться мужчинам, не спрашивая, что же будет с нами.

Те, снаружи, навряд ли привезли с собой достаточно провианта, а возможности награбить мы их лишили; так что их положение было в каком-то смысле ничем не лучше нашего. Правда, в лесу полно дичи, и сейчас самое время охотиться. Зато у нас есть крыша над головой: как только зарядят холодные осенние дожди, это станет очень даже ощутимым преимуществом. Так утешались мы, убеждая себя терпеть и не роптать, но повседневные заботы не помогали унять тревогу. Руки делали привычное дело, а в голове крутились враги под стенами, и страшные истории, в которых осады заканчивались поголовным истреблением осажденных, и бесконечное "что же будет с нами?" — вопрос, на который даже боги вряд ли могли пока что ответить.

Одно радовало: я спала урывками, тревожно, вполглаза, — и кошмары не мучили меня.

* * *

Когда толстуха Берта на полуслове вдруг ткнулась носом в стол и сладко засопела, я не встревожилась. Все-таки ночь уже перевалила за середину, сколько можно сидеть? Берту с вечера грызли недобрые предчувствия, а мне опять не спалось, вот мы и решили занять руки несложной работой и дождаться утра за болтовней…

Я отставила в сторонку ступку с наполовину истолченными ягодами шиповника. Встала, потянулась. Тоже, что ли, лечь пойти?

Дверь распахнулась с громким стуком, ударившись о стену. В кухню ввалился волчеглазый Терес; на руках его обмякшей тряпичной куклой лежала Анитка. Голова бессильно откинута, длинная коса метет пол…

— Сьюз, — взвыл нелюдь, сгружая ношу на стол передо мной, — ты здесь! Глянь, что с ней?

Я дотронулась до девчонки — сначала осторожно, испуганно, потом — неверяще.

— Я ничего ей не делал, честно, — Терес, мне показалось, был на грани паники. — Мы просто сидели, болтали… и вдруг… ни с того ни с сего…

— Она спит. — Я схватила девчонку за плечи, затрясла. — Анитка, проснись! — Влепила пощечину. — Просыпайся, ну!

Без толку.

Я оглянулась на Берту. Что же это, а?

Схватила ступку и запустила в висящий над печкой медный таз.

Грохот был такой, что показалось — оглохну.

Берта вхрапнула и зачмокала пухлыми губами. Анитка продолжала тихо посапывать. Из каморок за кухней, где спали остальные, не донеслось ни звука.

— Они все спят, — прошептала я. — Все, Терес…