Полуденные песни тритонов - [33]

Прямо на углу, возле залитой светом витрины ювелирного магазина, стоят рядком несколько старых, ржавых, некрашеных бочек.

Они запаяны, но я все равно чувствую этот тошнотворный, густой, смрадный запах.

— С чем они? — интересуется дама без лица и в огромной, несуразной шляпе.

— С бычьей кровью! — уверенно отвечаю я, ускоряя шаги: уже поздно и мне давно пора выгуливать своего далматина.

Дама смеется, а мне вдруг хочется задать ей дурацкий вопрос — была ли у нее когда–нибудь родинка чуть ниже соска на левой груди, но я прекрасно понимаю, что она мне уже не ответит.

Остается одно: еще раз пристально вглядеться вслед ее широкополой, бессмысленной шляпе, пока трамвай, в котором я ее однажды встретил, все еще громыхает по рельсам внутри двухсотграммовой консервной банки, такой, в которых некогда продавали либо сайру, бланшированную в масле, либо морскую капусту.

Да может, и сейчас продают.

20. Про знакомство с отцом Дениса и про белый кубинский ром

Вчера весь вечер я торчал в интернете и предавался любимому развлечению — пытался искать следы.

Свои, чужие, свежие, старые, очень старые…

Со своими было легче, с чужими — сложнее.

По крайней мере, с теми, которые я попытался найти.

Я искал следы отца Дениса. Взял и набрал в поисковой строке:

СЕРГЕЙ БОРИСОВ.

«Яндекс» выдал:

страниц 110994, сайтов — не менее 1053.

Только вот все это было не то!

Там обретался челябинский поэт Сергей Борисов, был политолог Сергей Борисов из Нижнего Новгорода, существовал так же некий тинэйджер Сергей Борисов, сразу вслед за которым шел Сергей Борисов, президент Общероссийской общественной организации малого и среднего предпринимательства «ОПОРА России», за которым следовал другой Сергей Борисов, уже президент Российского топливного союза, только вот нужного мне Сергея Борисова не было.

Да его и не могло быть в world wide web: когда он погиб, то интернет был еще круто засекреченной американской компьютерной сетью и назывался по–другому, а до изобретения каким–то швейцарцем языка html оставалось больше десяти лет.

Но меньше пятнадцати!

А ведь если ты умер до эпохи интернета, то надо обладать определенной общественной значимостью, чтобы кто–то о тебе вспомнил и отвел место в сети.

Между прочим, один мой очень близкий приятель какое–то время носился с идеей виртуального всемирного кладбища, но потом переключился на другие, менее альтруистичные проекты.

Хотя это так — несущественная ремарка, если что и интересует в этой книге меня больше всего, то это:

а) каким образом я умудрился прожить полвека?

И

б) чего это ради я стал таким, каким я стал?

И роль отца Дениса во всем этом просто кармическая.

Хотя бы потому, что Денис — мой приемный сын, соответственно, его мать, Наталья, моя жена и одновременно мать моей дочери, Анны. А отец Дениса был моим другом. Какое–то время, лет пять. С 1972 года и по 1977. В 1978-ом он погиб, если что и надо еще добавить, так то, что он был поэтом, причем, хорошим, и что Наталье удалось в 1986 году издать маленькую книжицу его стихов.

Наверное, это частично та информация, которую можно было бы разместить о нем в интернете, в каком–нибудь мартирологе забытых, но достойных поэтов. И если кто–нибудь когда–нибудь задастся такой целью, то смело может обращаться ко мне.

Все остальное — это уже детали моей частной жизни.

А ведь меморуинги посвящены именно ей,

ПОЛУДЕННЫЕ ПЕСНИ ТРИТОНОВ, или

ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ ЧАСТНОГО ЛИЦА.

А в любой частной жизни есть своя мифология, которой — как и положено — свойственно определенное количество лакун, невнятных белых пятен, скрытых за красивыми определениями то ли патины, то ли тумана времени, хотя может, это проще назвать склерозом.

Так, я АБСОЛЮТНО не помню, как мы с Сергеем познакомились.

Могу сказать, когда это было — в сентябре 1972, в самом начале.

Или вообще — в конце августа, когда я вернулся из своего т. н. «хиппового паломничества»?

Дыра, прорезанная в голове, через которую свищет дурной, склеротичный ветер.

Так же я АБСОЛЮТНО не помню, КТО нас познакомил.

Явно, что не Наталья, хотя у них тогда с Сергеем уже был роман. Но ее — как она убеждала меня вчера вечером — тогда не было в городе, была у родителей: целая ночь езды на поезде. Наверное, все происходило по следующей схеме — еще летом Наталья познакомила Сергея с кем–то из нашей компании, кто не поперся с нами в уже упомянутое «паломничество». Потом она уехала, а он продолжал тусоваться со всей этой братией. Потом мы с Тортиллой приехали и через пару дней я потащился к кому–нибудь на флэт. То есть, хату. Интеллигентно говоря, на квартиру. Побухать. То бишь, посидеть и попить вволю вина. Послушать музыку и поговорить на всяческие завлекательные темы. Наверное. Может быть.

И — скорее всего — именно там мы и встретились.

Хотя все равно стоит полный туман, густой, утренний, молочно–серый.

The fog!

И у тумана этого явно выраженный алкогольный привкус.

На самом деле подобная тема требует иного повествовательного регистра, но сейчас я пишу ведь не о глобальном значении drinks&drugs в определенные периоды моей жизни.

Я расставляю важнейшие вехи, одной из которых и был Сергей, так что попробую обойтись тут без эмоционального осмысления.