Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире - [14]

— Ну, что теперь делать? — спросил комендант. — Посылать поздно.

— Как поздно? — зарычал казак. — Всего половина первого, армяшка должен открыть, вы только скажите, что для вас, а не отпустит, так… — И казак докончил жестом, проведя рукой по нагайке, висевшей рядом с шашкой.

— Ну, так пошлем, — согласился комендант.

— Нет, господа, позвольте уж мне устроить маленькую пирушку, так как я сегодня в изрядном выигрыше, — отозвался Александр Иванович. — Я пойду к армяшке и притащу, что у него есть лучшего.

Предложение его было встречено общим одобрением.

— Черт знает что, как ни бьешься — к вечеру напьешься, — с видом покорности к предопределениям судьбы произнес артиллерист и вышел из кибитки вслед за командиром охотников.

Темная звездная ночь окутывала своим мраком все окружающее. В нескольких шагах от кибитки, в редуте, едва виднелся силуэт артиллериста-часового.

В воздухе царила мертвая тишина; только где-то далеко кричал шакал, подражая плачу ребенка; крик этот то приближался, то удалялся, смолкал на минуту и снова проносился в воздухе, раздражая нервы молодого человека, стоявшего на краю обрыва.

Под ногами у него, в долине, светился огонек потухавшего костра; он то вспыхивал и своим красным пламенем на мгновение освещал арбу, казавшуюся фантастически высокой, то потухал и едва выделялся светлой точкой в общем мраке.

Но вот до слуха артиллериста донесся голос Александра Ивановича:

— Ну вставай, что ли!

Как-то странно звучал этот голос из мрака, из глубины нескольких десятков сажен, доносившийся на вершину холма. Снова послышался тот же голос:

— Лучше вставай сам, а то подыму нагайкой! Ну же!

Прошло несколько времени, и до слуха подпоручика донесся короткий сухой звук: шшлеп, шшлеп и недоумевающе болезненное восклицание: «A-а, ой!» — это Александру Ивановичу удалось наконец разбудить армянина.

— Пойти разве, помочь ему нести бутылки, — пробормотал артиллерист и стал осторожно спускаться по крутой тропинке, извивавшейся в темноте беловатыми зигзагами. Он прошел уже добрые три четверти пути, как вдруг услышал издалека донесшийся окрик аванпостного часового: «Кто идет?» Через мгновение тот же оклик, но уже повторенный беспокойным голосом и затем — тррах, тах-тах, тррах! — четыре выстрела гулко загремели в ущелье, перекатываясь по горам и повторяясь бесконечным эхом Бендессенских холмов.

— Начинается спектакль, — проворчал артиллерист, попробовал, легко ли вынимается из ножен шашка, и уже без всякой осторожности стал сбегать по тропинке.

Эти четыре выстрела произвели необычайную перемену в тихом, сонном лагере; повсюду слышны были крики: «В ружье!» Казачья труба неистово играла тревогу. Верблюды подняли рев, так как бесцеремонные солдатики, спеша на свои места, пробирались между спутанными «кораблями пустыни» и беспокоили их; лошади на коновязи начали биться и ржать, перепуганные верблюжьим ревом. Персы, не отличающиеся храбростью, стали взбираться на холм и своими гортанными криками увеличивали суматоху; двое из таких храбрецов, лезших гуськом по тропинке, на свое несчастье, натолкнулись на артиллериста и в мгновение ока полетели с двух сажен высоты в ручей, напутствуемые энергическими: кепе-оглы! (самое забористое татарское ругательство) — сердитого подпоручика.

Слышался звонкий голос Сл-кого, разносившего своих охотников за медленное выстраиванье фронта.

— Какие вы охотники, бабы! Вам, чертовым куклам, юбки надеть надо! Сто раз вам говорено: не одеваться, а брать ружье, подсумок и хоть голым становиться во фронт! Последний раз вам повторяю, а еще раз случится — вся команда простоит во фронте до утра. Пока разойтись, да быть по первой команде готовыми, а то ползут, точно… — сделав очень нелестное для охотников сравнение, Александр Иванович исчез в темноте.

Артиллерист между тем уже подходил к аванпостам. Шагах в двадцати перед ним едва виднелось нечто двигавшееся.

— Кто идет? — крикнул ему темный силуэт.

— Солдат, стой! Что пропуск?

— Гайка!

— Проходи!

— Вы, ребята, стреляли? — спросил офицер.

— Никак нет, ваше б-дие, соседний пост, — отвечал старший в звене, беря на плечо.

— А вы ничего не видели?

— Никак нет, слышали, как что-то прошуршало перед нами, а видеть — ничего не видали.

— Посматривай хорошенько, ребята, а то ведь эти прохвосты подкрадутся, так и оглянуться не успеешь, как горло перехватят.

— Оно точно, ваше б-дие, больно уж ловкий народ.

— Что тут между вами и соседним постом, нет ям или рытвин? А то пойдешь да и свалишься.

— Никак нет, камнев только, ваше б-дие, много. Да позвольте я вас проведу. — И услужливый солдатик повел артиллериста к соседнему посту.

Здесь за старшего был вольноопределяющийся, хороший знакомый его, который и рассказал, что они слышали долгое время шорох и наконец явственный шепот, так что он и приказал выстрелить, после чего послышался легкий стон и шум катившихся камней.

Узнав, в чем дело, подпоручик отправился обратно и наткнулся на коменданта, шедшего в сопровождении прапорщика Коч — ва справиться о причине пальбы. Несмотря на уверения артиллериста, что все благополучно, комендант все-таки продолжал путь к аванпостам, а подпоручик полез на холм и в комендантской кибитке нашел Сл-кого, расставлявшего на столе разные деликатесы, приобретенные от так неделикатно разбуженного армянина.